неприличный жест рукой.
– А-а… Пойдемте, я провожу вас, - кивнул Шекспир. - Это за пределами жилища. Но потом мы вернемся сюда, и вы все мне расскажете!
Он проводил гостя в туалет, находившийся во дворе дома парикмахера, у которого драматург снимал комнату. По пути он успел спросить:
– Из каких земель вы прибыли в Британию?
– Россия, - отозвался гость.
– Россия?! - вскричал Шекспир. - Усыпанная снегом степь и белые медведи?! Этот край будоражит мое воображение! Вы должны мне рассказать о нем!
– Вы - великий, - закрывая за собой дверь, сказал гость Шекспиру. Тот, нервно теребя бороденку, остался ждать.
Прошло минут пять… Минут десять… Шекспир приложил ухо к двери. Тишина. Oн прижал ухо плотнее… Ничего. Драматург легонько потянул дверь на себя… Она была не заперта и свободно отворилась! Туалет был пуст.
Шекспир перекрестился.
Как Боб и наказывал, экомобиль я отпустил за два квартала до места и оставшийся путь проделал пешком.
– Ну? - спросил я, переступая порог знакомого сарая. - И к чему эта гнилая конспирация?
– Ты зайди, зайди, - потянул меня за рукав Боб, - присядь.
Он выставил вперед руку с дистанционным пультом от старого японского телевизора, дверь за моей спиной поползла на место и с щелчком захлопнулась.
Боб (Борис Олегович Борисов) - наш студийный Кулибин, мастер на все свои золотые руки, может из чего угодно сделать нечто совсем другое. Причем, как правило, из чего-то ненужного и бесполезного нечто нужное и полезное.
– Не подделают? - кивнул я на пульт.
– Ключ-то? Нет, бесполезно, - покачал он головой, - нужно частотный код знать, а я его один знаю.
Необходимость такого человека в штате студии много раз подтверждалась практикой. Но какого черта он среди ночи поднял меня с постели и заставил переться в свой сарай-мастерскую?! Лично я понятия не имею.
Присели. Я огляделся. Да-а, как будто и не было последних лет пяти… Да какой там пяти! Этот гигантский сарай служил мастерской ещё бобовскому отцу, а возможно, и деду. Это я в последний раз был тут лет пять назад, а не меняется в нем ничего значительно дольше.
– Короче, - сказал Боб, - я встрял.
– В смысле? - я нервно постучал пальцами по обшарпанному верстаку, возле которого мы уселись.
– В смысле, допрыгался.
– Слушай, хватит тянуть резину! Выкладывай наконец, что стряслось?!
– Значит, так, - начал Боб. - Ты никогда не задумывался над тем, что мир вокруг нас можно сравнить с компьютерным монитором, а бога - с процессором?
Да-а…
– Если ты вытащил меня из постели для того, чтобы познакомить с этим поэтическим образом…
– Подожди, подожди! Это не поэтический образ. Это довольно близкая аналогия. Все причинно- следственные связи - в процессоре, а на мониторе только отображение. Вот я и подумал: хоть этот компьютер и работает в автономном режиме саморазвития, можно ведь, наверное, как-то на него влиять извне?
– На бога?
– Ну да.
– Молиться можно, - сказал я, чувствуя, что меня все-таки втягивают в идиотскую дискуссию.
– Факт. Хорошо мыслишь. Голосовое воздействие. Только нет никакой гарантии, что все будет, как надо. А мне нужно, чтобы было жесткое влияние. Так что я немного покумекал и сделал приставку.
– К чему?
– К процессору. Только ничего толком не вышло. Возможности очень ограничены. Единственное, что получилось, это когда я на мониторе…
– В смысле, в реальном мире?
– Не понял?
– Так ведь у тебя реальный мир - монитор бога.
– Брось! - махнул рукой Боб. - Забудь. Это я фигурально выразился. А сейчас я про настоящий монитор говорю, про монитор моего компьютера.
– Ну?
– Так вот, можно на мониторе моего компьютера выбрать любую точку пространства и времени, щелкнуть, и ты - там. Я поднялся:
– Знаешь что, Боб, если тебе захотелось среди ночи кому-то попудрить мозги, выбери, пожалуйста, кого-нибудь другого… - Я шагнул к двери.
– Ну, подожди! Ну, пожалуйста! - вскричал он. Я обернулся и увидел, что он готов расплакаться. Это было так на него не похоже, что я опустился обратно на табуретку.
– Давай. Только ближе к делу…
– Да куда уж ближе? - потряс головой Боб, словно отгоняя от себя наваждение, затем полез в тумбочку верстака и достал оттуда початую бутылку водки. - Крандец нашей реальности.
– Да что ты натворил-то, ответь наконец!
– Да не я это натворил, - вздохнул Боб. - Какукавка.
Софья Андреевна заглянула в кабинет:
– Левушка, к тебе посетитель.
– Свет мой, - не оборачиваясь, отозвался Лев Николаевич, - ты ведь знаешь, когда я работаю, я никого не принимаю… - Демонстративно скомкав почти полностью исписанный лист, он кинул его в корзину возле стола.
– Если б не было на то необходимости, я бы тебя не беспокоила, - твердо сказала Софья Андреевна и упрямо вошла в кабинет.
– В чем же эта необходимость? - нахмурился Лев Николаевич, снял мозолистые босые ноги с низенькой скамейки и, поднявшись из-за стола, повернулся к ней. Кто ж это такой к нам прибыл - Папа римский или сам Господь Бог?! - Граф сунул большие пальцы узловатых мужицких рук за пояс и качнулся с носков на пятки. Внезапно, протиснувшись между косяком и хозяйкой, в комнату проскользнул щуплый юноша в очечках. Типичный тургеневский нигилист.
– Вы уж меня простите, Лев Николаевич, но дело у меня очень важное, сообщил он с порога. - И чем быстрее мы все обсудим, тем лучше будет…
– Кто таков?! - рявкнул Толстой.
– Да я, собственно, никто, а вот вы…
– А коль никто, так и пошел вон! - Ощетинившись вставшей дыбом бородой, Толстой шагнул к визитеру.
– Анну Каренину пишете? - быстро спросил очкарик, надеясь этим вопросом обескуражить глыбу. Но не тут-то было.
– А тебе, прохвост, какое дело?! - все так же угрожающе спросил матерый человечище и топнул о паркет ороговевшей пяткой. Но вдруг глаза его вспыхнули нехорошим огнем: - И откуда знаешь про нее?! Никто ведь ещё не знает!
– Зря пишете, - продолжал незваный гость, чуть отступив. - Ну, кинется она под поезд, и всякий читатель спросит: зачем читать про нее? Что за фигу нам граф подсунул? Только авторитет себе испортите!
У Софьи Андреевны брови поползли на лоб. Толстой, отшатнувшись обратно к столу, сгреб с него
