прожил два года.
Алька, подходя, видел разрыв в линии домов, но даже пепелища там не осталось, все давно заросло, лишь контур фундамента угадывался под зеленым мхом. Он попытался представить Командира мальчишкой в коротеньких штанишках – и не смог.
– Итак, что ты хочешь сказать мне, – муж, оружием отягощенный?
– Нет, он легкий… Титан да пластик. Пристрелять надо бы, но патронов маловато.
– Ладно, проехали… Ты хотел сказать, солдат, что преобразователи в Усть-Куломе, правильно? И мне пора исполнять свою часть договора?
– Ну… в общем так…
Командир положил удочку на причал, повернулся к Альке:
– Излагаю диспозицию, солдат. Нам надо добраться до моря. Что случилось с моим катером, ты видел. Я надеялся найти что-то взамен здесь, в Усть-Куломе. Но ничего не осталось, одни гулянки да пара парусных будар… И почти по всей реке так же: ни одного катера, ни одной будары с двигателем, – что не забрали сепаратисты, реквизировали федералы в свою флотилию.
– А к какому морю нам надо?
– Здесь поблизости одно море. Карское. Все реки текут и впадают в море, солдат.
Поблизости? Насколько Алька представлял карту (а представлял он ее достаточно смутно, слишком сильно изменились карты за последние годы) – до моря не так уж близко. До него верст с тысячу будет, а то и больше. Учитывая все изгибы реки – наверняка больше.
– Зачем нам туда? Станция ведь на Баренцевом?
– Морем и по льдам – самый короткий путь. Но дело даже не в расстояниях… Ты представляешь, солдат, что сейчас творится на суше между Кольским и Коми?
Алька мог лишь предполагать, что там творится. Ничего хорошего. Все режут всех, дерутся за остатки ресурсов… На вертолете, если без посадок, пролететь, наверное, можно. Но без всякой гарантии, что в него не угодит неизвестно кем выпущенный УРС. И он спросил:
– Да как же мы по льдам-то? На собачьих упряжках?
В детстве он бы обрадовался возможности такого приключения… Но сейчас никакого энтузиазма мысль о вояже по льдам в стиле арктических первопроходцев не вызвала. Хватит, наприключался…
– В Печорской губе, на взморье, меня ждет судно. Вернее, будет ждать. На воздушной подушке.
– Как тот катер, взорванный?
– Примерно… Размером побольше, настоящий корабль. Но на веслах нам туда не добраться. И под парусом не добраться.
– И что?
– Я собираюсь забрать рыбнадзоровский катер. Только у них и остались… Поможешь?
Альке глагол «забрать» показался не совсем точным. По словам Митрофана, здешний рыбнадзор сам привык забирать все у всех… Совсем как «барон» Гильмановский и его присные, только орудуют здешние неофеодалы на реке, а не на суше.
– Придется стрелять? – деловито спросил Алька.
– Думаю, придется. Народ в надзоре лихой, все при стволах, договориться по-доброму едва ли получится.
Алька был готов – стрелять, и бить ножом, и пускать в ход все остальное, чему научили в «манулах». Рыбнадзор – это не мятежники с двустволками и в меховых тапочках, чьи главари сцепились с Россией из- за каких-то абстрактных для Альки высших интересов. Рыбнадзор – зло реальное, топчущее землю и чьи-то судьбы… Если бы нашелся кто-то, всадивший в свое время пулю в брюхо «благородию», – может, все обернулось бы по-другому… Но никто не встал на пути отморозка там, в Заплюсье. А он, Алька, встанет здесь. На Печоре. Пусть отморозки другие, не важно, – можно спасти чью-то жизнь, чью-то судьбу…
– Я согласен. Будем тут их дожидаться?
– Нет, солдат. Сожгут потом Усть-Кулом в отместку… Сплавимся на бударе вниз по течению, выставим пару сетей семужьих. Тогда мимо не проплывут.
Командир помолчал и спросил другим тоном:
– Ты когда-то говорил про второго человека, которому тоже надо на Станцию. Это твоя женщина?
– Моя?!
– Твоя, твоя… Я ж не глухой, не слепой и не слабоумный.
– Там все очень сложно…
– Знаю. Ты уж извини, но я слышал ваш ночной разговор. Не подслушивал, просто слух хороший…
Альку вдруг прорвало. Сбивчиво, путаясь в словах и в мыслях, он вываливал Командиру все: как встретил Настену три года назад, как влюбился, какие у него были великие планы и как все рухнуло… Про то, что происходило с Настеной в последний год, говорить не стал, раз уж слух у Командира такой хороший…
Странная исповедь звучала на покачивающихся досках причала. По сути, Алька никогда в жизни не исповедовался: регулярные, раз в две недели, визиты к полковому батюшке не в счет – обязаловка и формальность. Православным христианином Алька был довольно условным, даже случайным, – когда в учебке пришлось выбирать конфессию, как раз случился рамазан, солдатики-мусульмане держали уразу, ходили грустные и подтощалые, с завистью поглядывая на сослуживцев-кяфиров, и маршировали в столовую только после заката… Альке, не отъевшемуся толком после голодной зимы в Заплюсье, такая религия не понравилась.
– И как мне с ней теперь? Как?! – выкрикнул Алька в заключение своей исповеди.
– Ты уж, солдат, определись… Любишь ее? После всего – любишь?
– Ну… да…
– Тогда иди к ней. Просто иди. Не ломай голову и не накручивай себя – иди прямо сейчас. И все… Чтоб тебя!
Последнее восклицание Командира относилось не к Альке и не к его душевным терзаниям – к оставленной без присмотра удочке. Поплавок ее давно уже приплясывал на поверхности воды, то притапливаясь, то всплывая, не иначе как на крючке сидел очередной пескарик. А теперь поплавок резко нырнул, натянув леску, а следом за ним в Кулом устремилась и удочка.
Командир успел подхватить удилище в последний момент, чуть не свалившись с причала. Рыба попалась явно не из маленьких – хлыстоватый прут согнулся в крутую дугу, натянувшаяся струной леска резала воду, выписывая в ней круги и восьмерки. В глубине блеснул рыбий бок – и все закончилось. Удилище резко распрямилось, леска с поплавком вылетела из воды…
– Щука, – констатировал Командир, разглядывая ту часть своей снасти, где совсем недавно имелся крючок. – Как ножом обрезала… Да что ты на меня вылупился, как черт на попадью?
Алька опустил взгляд и уставился на реку рядом с причалом. Там должен был торчать какой-то подводный камень, едва прикрытый водой… Или доска, приколоченная к причалу и не замеченная… Ничего не торчало. И ничего не было приколочено. Значит, до нитки мокрый Командир обязан был сейчас вылезать из Кулома и громко чертыхаться при этом. Или не чертыхаться – но остаться на причале он никак не мог. Если хоть что-то стоят законы физики, касающиеся движения тел в пространстве и агрегатных состояний веществ, – не мог.
Алька осторожно поставил ногу на воду, попробовал ее, как пробуют первый тоненький ледок. Армейский ботинок начал погружаться без какого-либо сопротивления. Законы физики действовали. Вода осталась жидкой. Значит, произошло чудо. Банально произошло и буднично. Наверное, можно было поискать чуду рациональные объяснения: подметки, например, изготовленные по нанотехнологиям и кардинально меняющие свойства воды при соприкосновении с ней, – но Алька не стал забивать голову подобной ерундой.
– Вот оно что… – протянул Командир. – Я и сам охренел… Не сейчас – давно, когда в первый раз такое получилось…
Алька набрался духу и спросил:
– А как вы воскрешаете мертвых? Просто говорите им: «Встань и иди»?
– Там другое, семейное… Мертвым умел приказывать человек, которого я называл отцом. Что-то досталось и мне по наследству. Я не хотел, но так уж получилось.
