— Книги часто врут.
— Люди тоже.
Эопта замолчал, озадаченно моргая. Похоже, мысль о лживости историй, рассказанных людьми изустно, поразила его в самое сердце.
Желая утешить своего собеседника, Эахельван прибавил:
— Книги и люди в этом отношении практически равноценны. И те, и другие могут соврать, а могут и сказать правду. Но книги удобнее тем, что их можно читать между строк и перечитывать по нескольку раз.
Он поднял палец, призывая к сугубому вниманию.
— Я изучал историю жизни Ингильвар и ее возлюбленного мужа, защитника Лутвинне. Кое-кто в замке посмеивается надо мной и над тем упорством, с которым я провожу мои изыскания среди пыльных книг, но поверь мне, у меня куда больше поводов смеяться над этими насмешниками! Знаешь ли ты, деревенщина, что самое главное в исследованиях, подобных моему? Не знаешь, конечно же, откуда тебе! Самое главное — задавать правильные вопросы. И какой бы ты вопрос задал первым?
Он победоносно посмотрел на Эопту. Тот пожал плечами. Теперь ему почему-то расхотелось высказывать свое мнение, хотелось просто слушать.
— Не знаю… Как они справились с тем, что она смертная, а он — эльф? — попытался блеснуть Эопта, но в ответ (как и предполагал) получил лишь язвительное фырканье.
— Лишнее доказательство твоей косности и ограниченности. Нет, я начал с самого начала — с имен. Почему защитник Лутвинне, храбрый воин, в чьей мужественности никогда не возникало никаких сомнений, носил женское имя?
— Что?! — подскочил Эопта.
— «Лутвинне» — женское имя, как и «Махонне», например, — пояснил Эахельван. — Твои предположения?
— Возможно, защитник был… не знаю… переодетой женщиной.
— В таком случае, Ингильвар заметила бы это.
— Но она могла просто не выдавать подругу. Или…
— Нет, — перебил Эахельван, — это исключено. Лутвинне видели без одежды, и не только его жена. Он всегда был мужчиной.
— Ты же сам рассказывал об одежде, которая и не такие штуки способна выделывать. Может быть, он носил специальную одежду… — Эопта упрямо пытался отстоять свою гипотезу, не столько потому, что сам был убежден в ее правильности, сколько из желания доказать собеседнику свою способность мыслить не только как крестьянин, но и как заправский теоретик.
— Одежда, если ты внимательно слушал, не просто отводила людям глаза, но и совершала превращение плоти. Так что если Лутвинне и был когда-то женщиной — предположение дикое, но пусть пока будет! — то очень-очень давно он стал стопроцентным мужчиной. Другие идеи у тебя есть?
Эопта покачал головой, сдаваясь.
— Все дело в замке, — тотчас сказал Эахельван.
— Я не понимаю…
— Сейчас поймешь.
Эахельван увлекся, излагая свою теорию. Ему было уже безразлично, кто его слушатель, начитанный коллега, друг и доброжелатель или ограниченный крестьянин, злой на целый свет за собственную неудачную долю.
— Любой замок, любое укрепление — женского рода.
— «Замок» — мужского рода, — возразил Эопта.
— Ха! Это только грамматически, но мистически, сверхрационально замок — такая же женщина, как и любая другая женщина. Замок осаждают, его добиваются, его охраняют, берегут, украшают… Он — кормилица, мать, возлюбленная. При виде замка сердце воина замирает, а потом наполняется теплом и расширяется в груди. Впрочем, тебе не понять.
— Нет, я понял. Замок подобен женщине, — проговорил Эопта спокойно. Он сам удивлялся этому спокойствию. Очевидно, число оскорблений, изрыгаемых Эахельваном, перешло критическую черту. Теперь Эопта не чувствовал ни обиды, ни злости, ни даже желания что-то доказывать. В данном положении у него было только два способа действий: либо убить наглого старикана, либо стать выше его грубости и пропускать все колкости мимо ушей, запоминая и усваивая то важное, что он излагает.
— Тот, кого мы называем «защитником», на самом деле, в истинном смысле своего служения, является, скорее, «воплощением», «манифестацией» замка, — продолжал Эахельван. — Так, Гонэл идеально подходит для своей роли. Великолепная женщина, красивая, сильная, очень женственная. Видишь ли, у женщин гораздо больший жизненный диапазон, чем у мужчин. Ни один из нашего брата не в состоянии пасть так низко, как их сестра, но ни один из нас не в силах и взлететь на такую высоту…
— Гонэл — на высоте, — подытожил Эопта.
— Меня восхищает твое внезапно обретенное умение извлекать квинтэссенцию из сказанного… — Эахельван произнес это таким тоном, что Эопта не понял, действительно ли старик восхищен, или же то была особо утонченная ирония. Впрочем, Эопту это и не занимало. — Лутвинне носил женское имя, потому что занимал место, которое по праву должно было принадлежать женщине. Вот разгадка, — сказал Эахельван. — Теперь вопрос второй, не менее важный, чем первый. Что случилось с Лутвинне и его ролью, когда в замке появилась Ингильвар?
— Ингильвар — женщина, — сказал Эопта.
— Браво, мой мальчик. Квинтэссенция извлечена. Ингильвар действительно была женщиной, женой защитника… и, как я предположил, роль воплощения замка перешла к ней.
— Иными словами, Ингильвар стала замком?
— Душой замка. Духом замка. Да. Я уверен в этом.
— Но ведь она была простой смертной женщиной…
— Вот-вот-вот… Мы уже близки к разгадке второй тайны! Лутвинне передал ей и свою роль, и свое бессмертие… Но об этом стало известно далеко не всем — и, главное, это выяснилось гораздо позднее… Теперь окончание истории, слушай. Случилось так, что однажды Лутвинне попал в плен. Враги увезли его за Серую Границу и поместили в одной из своих крепостей. Я думаю, что они даже не особенно мучили его, им этого и не требовалось. И Лутвинне начал умирать. Один из троллей срезал прядь волос с его головы и отвез в замок к Ингильвар. «Мы готовы отдать тебе твоего мужа, — сказал посланник Серой Границы, — в обмен на то чудесное платье, которое изменяет внешность».
— Откуда они знали о платье? — перебил Эопта.
— Ты тоже не поверил в то, что им рассказал об этом Лутвинне? — обрадовался Эахельван. — Вот и я не поверил. Предполагаю, разболтал никто иной, как Моран Джурич. Видишь ли, Моран хоть и Мастер, из числа высоких Мастеров, но в родстве с троллями… Это трудно объяснить, да и сейчас не требуется. История поддается пониманию без объяснения, почему Джурич одновременно и тролль, и Мастер, не так ли?
Эопта кивнул.
— Приближаемся к развязке! — провозгласил Эахельван. — Учти, ты первый, кому я излагаю историю Ингильвар в моей собственной трактовке, с моими собственными комментариями! Итак, тролли знали о платье, потому что хвастливый Моран Джурич рассказывал всем и каждому о своем сногсшибательном успехе. И троллям потребовалось это платье. Ингильвар знала, что ее муж — бессмертный эльф и что его страдания в плену у троллей будут длиться вечно, если она не сумеет вызволить его. Поэтому она перерыла весь замок, отыскала подарок Морана и вместе с посланцем отправилась за Серые Границы. Но когда она приехала, Лутвинне уже умер. Он был мертв, и ей показали его тело, чтобы она убедилась в том, что смерть его была естественной. Его не убивали, понимаешь? Он просто перестал быть бессмертным.
— Потому что бессмертной стала она, — прошептал Эопта. — Понимаю, да. Муж и жена ведь превращаются в единую плоть.
— Именно, — кивнул Эахельван.
— Теперь я должен задать третий вопрос?
— Ты быстро учишься.
