грузовики. Никто не знал, что делать с огромным запасом бренди, «Куантро»[120] и «Бенедиктина», остававшимся в подвале. Все, что не могло быть выпито, должно было быть, согласно приказу, уничтожено. На сотни метров вокруг замка в воздухе витал великолепный, опьяняющий аромат.
Все машины, на которых нельзя было летать, должны быть уничтожены. Жалкие остатки того, что было когда-то гордым «Зеленым сердцем», вылетели в восточном направлении.
Вот наш баланс на 19 августа 1944 г. Из восьмидесяти пилотов, летавших в начале вторжения, продолжать боевые вылеты могли лишь шестеро. Эти цифры не учитывают подкрепления, почти сто процентов которого погибали или получали ранения в течение нескольких дней после прибытия.
Немецкая истребительная авиация испытывала сильнейший кризис. Мы все летали напрасно.
Грузовик медленно вез раненых пилотов на родину.
Крах… Бесконечным потоком истребители-бомбардировщики бомбили отступающие колонны. Животный инстинкт самосохранения стал правилом на этих дорогах отступления. Каждый сам за себя…
Побежденные, доведенные до отчаяния войска шли пешком, ехали на велосипедах, в неуклюжих крестьянских телегах и автомобилях. На всех дорогах, ведущих из Парижа в восточном направлении, стояли отчаявшиеся девушки из немецкого телеграфного агентства и гражданские служащие. Их организации рассеялись словно солома на ветру; их руководители уехали, и они ждали на обочинах, имея небольшие шансы добраться до дому.
– Мальчики, возьмите нас с собой!
Ища защиты и дрожа от холода, они втискивались между ранеными.
Гордая армия, годами внушавшая страх своей стальной мощью и непобедимостью, бежала по разбомбленным дорогам через разрушенные французские деревни к границам Германии. Гражданское население, проклинавшее ее и радовавшееся ее поражению, стреляло в отступающих.
Глава 9
Немыслимое стало фактом. После прорыва, несмотря на беспорядочные и скромные арьергардные бои, французская линия фронта теперь проходила по границе Германии.
С максимально возможной скоростью на новые позиции перебрасывались последние резервы, но затем – в возможность чего не верили никакие военные эксперты в мире – союзнические войска прорвались через укрепления «Западного вала»[121] и линии Мажино.
Однако каждый в Германии знал, что война неуклонно движется к завершению и что окончится она обязательным крахом Германии, если не случится чудо.
И это чудо ожидалось страстно. На фронте появилось первое секретное оружие. И даже притом, что люди с простым солдатским юмором писали в своих блиндажах лозунги типа «Мы слишком старые обезьяны, чтобы быть немецким чудо-оружием!» и «Господи, благослови пехоту!», каждый из них надеялся, что обещания, данные Верховным командованием, будут выполнены. Некое мощное средство против дамоклова меча,[122] некое чрезвычайное противоядие от краха.
Если все было напрасно, то почему мы годами должны выносить эти адские мучения, к чему так много крови и приносимых в жертву человеческих жизней? Миллионы убитых людей гнили забытыми в своих могилах, и их смерть была бесполезна, бессмысленна. Это не могло быть так! Это не должно было быть так!
Таким образом, войска утешались ежедневно повторяемыми обещаниями нового подкрепления, нового разрушительного, имеющего решающее значение оружия.
Имелось ли что-нибудь за этим, или же это была лишь пустая болтовня?
В армию начало поставляться противотанковое оружие,[123] и любой, кто видел эффект от его применения, мог быть уверен в значительном превосходстве немецкого оружия. Чтобы противостоять гидролокаторам, которые были так губительны для немецких подводных лодок, последние оборудовали шноркелем – устройством, позволявшим субмаринам идти на дизелях под водой. Люфтваффе теперь могли бы восстановить свое былое превосходство в воздухе, так как началось серийное производство самолетов с турбореактивными и ракетными двигателями.
Со дня на день должно было появиться новое оружие «Фау», и даже если «Фау-1» перестало бы вселять ужас в противника, то его гораздо более мощные преемники уничтожили бы центры военной промышленности Англии. Слухи передавались из уст в уста. Недалек тот день, когда Нью-Йорк будет засыпан ракетами, запущенными из Германии!
Несмотря на сокрушительные поражения, давление сжимающихся клещей Восточного и Западного фронтов, разрушение военной промышленности, несмотря на ежедневные массированные бомбардировки, которые разоряли и сжигали страну все глубже и глубже, несмотря на все эти очевидные доказательства его собственного бессилия, немецкий солдат все еще верил в чудо, которое все решит и обеспечит победу.
– Привет, Хейлман. Рад, что вы снова с нами.
Это было приятное воссоединение. Командир группы поспешно отпихнул папку с бумагами на подпись к краю своего большого письменного стола. Быстро поднявшись, он протянул обе руки к вновь прибывшему.
– Присядем. Дайте посмотреть, как вы выглядите. Вы можете приступить к полетам?
– Надеюсь, что да. Иначе я остался бы дома. На сей раз, в подобной сложной ситуации, это был не такой приятный отпуск.
– Я знаю, должно быть, было много слез. Рейн теперь стал полем битвы.
– Не так чтобы много, – произнес я, – но…
– Привет! Хорошо, что пришел, – это незамеченным вошел Нойман. – Извините меня, герр гауптман, но никто не ответил на мой стук. Мне срочно нужны те бумаги об испытательных полетах.
Адъютант нервно рылся в папке.
– Да, вот они, но вы все еще не подписали их.
Макнув перьевую ручку в чернильницу и вручив ее
командиру группы, он с улыбкой кивнул мне.
– Вы вернулись в подходящее время. Вы сразу же придете в форму, когда увидите, что теперь присылают нам в качестве «свежей крови». Они лишь несколько дней назад появились у нас.
Нойман поспешно схватил подписанные бумаги и быстро вышел из комнаты.
«Какой странный парень», – подумал я. Кажется, адъютанты во всем мире одинаковы. Большую часть времени они изображают усталость, но всякий раз, когда к ним в руки попадает обычный лист писчей бумаги, они изображают чертовскую занятость.
– Да, Нойман прав. Добрые старые дни Ольденбурга сочтены,[124] но я могу сообщить вам, что к нам прибыл значительно лучший «ящик».
– Реактивный?
– Еще нет, но это новый «Фокке-Вульф», который называют теперь «Дорой-9».[125] Я очень доволен ею. Она на тридцать – пятьдесят километров в час быстрее и имеет впрыск метанола. С впрыском можно летать в течение получаса, и он дает дополнительные тридцать километров в час. Этим утром к югу от Бремена на семистах метрах я обнаружил разведывательный «Спитфайр». Видели бы вы этот сумасшедший цирк. Теперь мы быстрее, чем те парни. Могу сказать вам, что это замечательное чувство.
– И вы говорите это мне… А что «Спитфайр», вы сбили его?
– Как вы можете спрашивать подобное?
– Поздравляю.
– Благодарю, Хейлман. Пожалуйста, сигары, сигареты, что вы хотите. У меня здесь работа еще на несколько минут, а затем мы пойдем в ангар.
Я отрезал кончик гаванской сигары и подошел к стене, на которой висела двухметровая карта.
То, что я увидел на карте, не прибавило оптимизма. Район, в котором союзники, скорее всего, предпримут попытку прорыва, лежал между Триром и Ахеном. Канадцы и англичане были на севере, на левом фланге, так же как и во время вторжения. Большая часть Голландии была захвачена. Таким образом, линия фронта значительно сократилась.
– Так, Хейлман, я готов. Пойдемте. – Вайсс взял свой летный шлем. – Вы видели один из наших новых
