была женщина невысокого роста, с морщинистым неприветливым лицом и маленькими ужасающего вида ногами, вцепившимися в землю, босыми и перепончатыми, как у утки.
Девочка попятилась назад, слишком напуганная, чтобы сказать что-нибудь. Еще шаг назад, и она побежала, спотыкаясь о камни, оглядываясь, не преследует ли ее это безобразное существо. Ноги у нее стали мокрыми, покрытыми каплями брызг, будто прачка замахнулась своим бельем, чтобы с размаху шлепнуть ее. Она не видела ничего, только белую тень, стоящую совершенно неподвижно и уставившуюся на нее.
На кухне мать подогревала молоко на огне. Тихая и спокойная, с волосами, струящимися по спине, она поставила чашку и блюдце на стол и приложила палец к губам.
— Джинни спит, — сказала она. — Не разбуди ее.
— Мама, мама…
— Потише, хорошо? Что такое? Что-то случилось в Нокхэлоу?
— Нет, нет, мама. Там женщина стирает — она мне не понравилась. Ты бы только видела, как она пристально на меня смотрела, и это ее ужасное лицо…
— Мэри! Она говорила что-нибудь? Она говорила…
— Нет, но она подошла бы ко мне, если бы я не убежала.
— А ты говорила, спрашивала ее о чем-нибудь?
— Я только сказала: «Мама!» Я думала, что это ты стираешь белье для Иэна. Потом она повернулась…
— Что она стирала, Мэри? Скажи ради Бога! Ты видела?
— Что-то белое — я не знаю, что именно. Мне оно не понравилось. Мама, а что произошло? Я сделала что-то неправильно?
— Бог нам поможет, дитя мое. Ты разбудишь брата. Ему не надо знать об этом. Мэри, это была Бин- Них, Предсказывающая Смерть. Она стирает саваны для умирающих. Да благословит Бог твои легкие ноги. Она не догнала тебя, Мэри, иначе она искалечила бы тебя на всю жизнь. Был такой Донал Фергус. Так вот, она настигла его и стукнула по бедру мокрым саваном. С тех пор он не может ходить.
— Чей же это саван…
— Кто-то вскоре должен умереть. О, пресвятая дева Мария, ведь сегодня после завтрака ему стало хуже. Три чашки крови… и он так ослабел после последнего кровотечения…
— Иэн?
— Да. Она бы тебе сказала, если бы ты подкралась потихоньку и схватила ее за руку. Она должна была бы ответить, лишь бы ты успела первой ухватиться за нее — но рисковать не стоило. Это для Иэна она стирает саван.
— Но какое она имеет право! Почему она приходит к людям, чтобы сообщить им о смерти? Какое право имеет она — готовить для него саван, когда он ему еще не нужен…
— Тихо, детка, успокойся. Она дает нам время подготовиться. Она ведь тоже по-своему несчастна — стирает такие вещи всю ночь напролет. И всегда в одиночестве. Даже Бог иногда должен испытывать жалость к подобным созданиям.
Утром она не пошла на работу. Она до смерти напугалась Вин-Них и боялась выйти из дома. Пусть негодует повар на кухне в Нокхэлоу, пусть горничная сама справляется с тем, что полагается прислуге. Она останется здесь, пока не уйдет смерть и тело ее брата не вынесут за порог дома.
— Что случилось с Мэри? — спросил Иэн. Он лежал, откинувшись на подушки. Он был бледен, но черты его лица были необыкновенно красивы, что редко бывает у мужчин..
— Она неважно чувствовала себя ночью, — ответила ему мать. — Пусть побудет дома денек- другой.
— Бедная мама! — Губы его скривились, он пытался сдерживать кашель. — В доме все время кто- нибудь болеет. Ну, не беспокойся. Мне сегодня получше. Совсем скоро я снова смогу ходить на реку рыбачить.
Женщина отвернулась, и он увидел ее слезы. Он всегда был уверен, что поправится, постоянно говорил о реке, где серебристый лосось выпрыгивает на солнце из воды и она расходится большими кругами, когда рыба с брызгами падает обратно.
Жаркое полуденное солнце согрело воздух и землю. Иэна вынесли на улицу и посадили в дверях, а Мэри села возле него, молчаливая. Он удивлялся, почему она ни о чем с ним не поговорит. Она почувствовала, что не может оставить его ни на минуту, что должна провести с ним как можно больше времени, и только боялась, как бы неосторожное слово не сорвалось с ее губ.
Река извивалась вдалеке голубой лентой, сверкающей в лучах солнца, и неровная торфянистая местность, поросшая вереском, то опускалась, то поднималась желтыми и коричневыми выступами. Яркое солнце нещадно палило землю.
Их мать была занята по дому, а Джинни ей помогала. И только девочка и ее брат отдыхали. Они сидели, разморенные жарой, молча наблюдая, как вибрирует раскаленный воздух. Он устал от этого марева, она — от напряжения и страха за него.
Вспоминая о смерти отца, она попыталась представить, что будет для нее означать потеря Иэна. В доме будет мрачно и уныло. А потом, когда все будет позади, на некоторое время наступит апатия. Надо будет покупать черную одежду, платья, гроб, а еще похороны: отвезти гроб на лошадях к кладбищу стоило больших денег. А потом соберутся соседи, ближние и дальние, будут есть и пить.
После похорон в доме станет немного просторнее. Никто не будет будить кашлем по ночам, не будет этих банок с кровянистыми выделениями.
Она думала обо всем этом, сидя рядом с ним, и не могла этому поверить, потому что подобное происходит только в мрачных снах и разных историях. Тем не менее она никогда не подвергала сомнению то, что говорила мать. Вполне возможно, что она действительно видела эту прачку с перепончатыми ногами (она не сомневалась в этом), вполне возможно, что предсказание сбудется. Ей даже не приходило в голову, что та женщина могла стирать саван еще для кого-нибудь, кроме Иэна. Это не могла быть Джинна, которая здорова и вполне могла выполнять работу, посильную женщине; это также не могла быть и мать, которую можно было увидеть лежащей в постели, только когда на свет появлялись дети; не могло быть речи о ней самой, ведь такое не случается вот так просто. Нет, конечно, смерть ожидала Иэна. И хотя было очень жестоко говорить ему об этом, но не хотелось брать на душу смертный грех: позволить ему умереть, не подготовившись к этому.
Но прошло два дня, а Иэн не умирал. По утрам небо было голубым, слегка подернутым дымкой. Солнце постепенно поднималось все выше, и вот уже наползала невыносимая жара и отдавалась тяжестью в голове. Высохший вереск шуршал под ногами, цветы поблекли и стали сухими, камни накалились под жгучими лучами. Казалось, только чертополох буйствует, выбрасывая вверх крепкие, зелено-серебристые колосья.
Миновала вторая ночь, а на третий день Иэну стало совсем хорошо — лучше, чем многие месяцы до этого. Возможно, он и в самом деле однажды умрет от своей болезни, но когда? Случится ли это через год, или месяц, или неделю? Так как умереть должны все, Бин-Них предсказывает только ту смерть, которая должна прийти вскорости. Возможно, это был вовсе не его саван. Тогда чей?
Работа на маленькой ферме осталась недоделанной. Да и кто же будет о ней думать, когда в дом стучится смерть? Джинни не знала, чем обеспокоены старшие, но и она не работала, видя, что они ничего не делают. Правда, они вымыли и вычистили все в доме, готовясь к похоронам, но сделали это довольно быстро, и теперь работы по дому не хватало на три пары рук. Иэн ничего не замечал. Углубившись в книгу, утонув в море событий, он забыл обо всем, ни на что не обращал внимание. Время тянулось, как черепаха, казалось, жизнь застыла в ожидании смерти, которая должна была освободить их от этого томительного ожидания.
На третью ночь ничто не побеспокоило их. Ничего не произошло. Может быть, уже и не случится? Иэн был довольно бодрым, кашель его не был столь мучительным, только в горле была сухость. Мэри начала думать о своей работе в Нокхэлоу. Конечно, ей не очень хотелось скрести каменный пол или бегать туда- сюда, не имея ни минуты отдыха, но тяжелая нудная работа сейчас для нее была лучше, чем жизнь в безделье и напряженном ожидании. Там, в Нокхэлоу, они часто смеялись на кухне, под лестницей. Она заговорила с матерью о работе.
