— Дядюшка Бадди поможет тебе.
И вот уже дядюшка Бадди прислоняется к ней, виски уже ударило ему в голову. Дядюшка Бадди берет холодный стакан и подносит его к трясущимся хорошеньким губам.
— Будь умницей, Олив Пегги Ойл. Раз и…
Но девочка не слушалась. Она закашлялась, и несколько зеленых капель запачкали ей платьице на груди. А жгучая влага тем временем достигла желудка и огненными ручейками потекла по всем жилочкам.
Она почувствовала, как невидимая рука Бада сильно сдавила плечо. И вот, в темноте, она потеряла равновесие, стала куда-то падать, и падение это остановил влажный горячий рот, властно прижавшийся к ее губам. Пегги инстинктивно отдернулась, и в этот момент вспыхнули пурпурно-красные огни. Пестрое цветное лицо Бада отодвинулось. Он выдохнул — лучше и не надо — и потянулся к выпивке.
— Посмотрите, хмур, вон туда смотрите, — мрачно воодушевляясь закричал Лен. Он уже делал руками, что хотел.
Внутри у Пегги все перевернулось. Ей захотелось заорать, вскочить и, самое главное, бежать, бежать, куда угодно, лишь бы подальше от этой темноты и тошнотворного дыма. Но рука однокашника цепко удерживала ее на стуле, и Пегги подняла глаза. Прямо перед собой она увидела бледное, отвратительное лицо мертвого человека. Он стоял у микрофона на краю сцены, и микрофон завис над ним подобно железному пауку.
— Дамы и господа, минуточку внимания, — раздался невыразительный потусторонний голос. Взгляд его хаотично блуждал над головами зрителей, испуская зловещее мерцание. У Пегги остановилось дыхание. Тонкие щупальца болотисто-зеленой жидкости уже прошли сквозь стенки желудка, обожгли грудь. Веки отяжелели, глаза то смыкались, то открывались. Мамочка, — возникло откуда-то из самых глубин ее мозга дорогое слово. Возникло и затрепетало, вырвавшись наконец на свободу. Мамочка, забери меня домой.
— Мы должны предупредить вас. То, что вы сейчас увидите, предназначено только для закаленных сердец и крепких нервов, — голос звучал приглушенно, словно из-под земли, — если же вы в себе не уверены, вам лучше уйти отсюда прямо
Но смеха в ответ не последовало. «Брось трепаться и катись ты…» — буркнул сам себе Лен. У Пегги ногти врезались в кожу.
— То, что вы сейчас увидите, — представление продолжалось, и голос стоящего на сцене постепенно приобретал уверенность и звучность, — это не дешевая сенсация, напротив это честный научный опыт.
— Хмур для дур! — реакция Бада и Лена была быстрой и непроизвольной, как слюноотделение у подопытной собаки.
В 1987 году присказка эта настолько вошла в обиход, что употреблялась уже как некая форма вежливости в ответ на любое упоминание «Ходячих Мертвецов» в вашем присутствии. В послевоенном законе существовала лазейка, разрешающая показы такого рода, но при одном условии — с предварительным устным научным разъяснением. Однако последовало столько злоупотреблений и вольных толкований этой оговорки, что всем в конце концов стало на это наплевать. А слабое правительство смотрело на подобные нарушения сквозь пальцы.
Когда свист и улюлюканье улеглись, выступающий поднял руки и молчаливо благословил и продолжал.
Пегги не отрываясь следила за заученными движениями его губ. Сердце ее с трудом наполнялось кровью и медленно, судорожно сжималось. Ноги начали деревенеть. Но все отступало по мере того, как приятное жжение проникало в глубины ее тела, а пальцы все судорожнее сжимали запотевшее стекло. Я хочу уйти. Пожалуйста, забери меня домой, — последним усилием воли обратилась она к матери.
— Итак, дамы и господа, — эта была последняя вступительная фраза, — возьмите себя и друг друга в руки.
Прозвучал гонг, заполнив пространство вибрирующим звуком, и вслед за гонгом хриплый человеческий голос медленно объявил:
— «Ходячие Мертвецы!»
Сейчас на сцене никого не было. Микрофон исчез куда-то вверх. Зазвучала музыка — приглушенная духовая мелодия. Джазовая интерпретация физически ощутимого мрака. В основе ее бьющийся, пульсирующий стук барабанов, на который нанизывались печаль саксофона, зловещий тромбон и обузданное блеяние трубы. Мелодия проникала в тебя независимо от твоей воли.
У Пегги холодок пробежал по спине, она резко опустила глаза и не мигая смотрела на мутную белизну поверхности стола. Вокруг только дым и темнота, духота и ревущая слух музыка.
Сама того не замечая, движимая импульсом нервного страха, Пегги отхлебнула из стакана. Ледяные капли смочили горло и пищевод, все ее тело снова содрогнулось. Но крепость напитка сразу же пустила горячие ростки в ее венах, ощущение немоты достигло висков. Губы разомкнулись, выпуская тяжелое дыхание.
Комната наполнилась перекатывающимся бормотанием, казалось, будто ветер играет с ивами у реки. Взгляд Пегги никак не поднимался на пурпурную тишину сцены, будучи прикованным к светящемуся колыханию в стакане. Мышечные волокна желудка туго натянулись, чутко прислушиваясь к биению сердца. Я бы хотела уйти. Пожалуйста, давайте уйдем отсюда.
Диссонанс достиг климакса. Медные звуки отчаяния пытались сливаться воедино, но гармония не получалась.
Кто-то ущипнул Пегги за ногу. Это оказалась рука Поппи. Морячок возбужденно шептал:
— О, Олив Ойл, побудь со мной-л.
Пегги почти ничего не чувствовала и не слышала. Рука автоматически взяла стакан, еще раз ощутив выступившие на его поверхности капли, и поднесла ко рту. Прохлада в горле моментально превратилась в обжигающую теплоту во всем теле.
ВОТ ОНО!
Занавес открылся так внезапно, что она почти выронила стакан. Он стукнулся о поверхность стола, и зеленые болотные фонтанчики выплеснулись наружу, дождем окропив ее руку. Музыкальная картечь невыносимо звонко ударила по перепонкам. Пегги слегка задрожала. Пальцы ее извивались и теребили салфетку, белые на белом. А тем временем неведомая, неуправляемая сила заставила ее поднять в ужасе раскрытые глаза.
Волна музыки схлынула, оставляя в бурлящем фарватере лопающиеся пузырьки барабанных переливов.
Ночной клуб превратился в безмолвный склеп. Не слышно стало даже дыхания.
Темно-красная дымовая паутина медленно проплыла на сцене. Ни звука. Только глухое, ритмичное соло барабана. Пегги окаменела. Она срослась со стулом, обратилась в кусок скалы с бешено колотящимся сердцем. Сквозь двигающуюся пелену дыма и алкогольное головокружение она начала с ужасом различать происходящее.
Существо это было женщиной.
Спутанные черные волосы обрамляли одутловатое лицо, напоминающее маску. Окаймленные тенью глаза были скрыты гладкими веками цвета слоновой кости. Рот, казалось, не имел туб. Он был похож на запекшуюся резаную рану, застывшую над подбородком. Белая шея, белые плечи, белые руки. По бокам зеленоватого прозрачного одеяния имелись рукава, из которых свешивались словно вылитые из гипса кисти.
Мраморное изваяние в красных отсветах прожекторов.
Все еще парализованная Пегги не отрываясь следила за застывшими очертаниями. Косточки накрепко переплетенных под столом пальцев побелели. Пульсирующее подрагивание воздуха проникало в самое нутро, ритм барабанных палочек управлял сокращениями сердца.
Из черной пустоты за спиной послышался шепот Лена: — Я люблю мою жену, но этот труп… — Бад и
