– Я в этом совершенно уверен, – подтвердил Кополимер.
Теппику прискучил их спор, и он повернулся к Эндосу-слушателю. Тот по-прежнему ел, пережевывая пищу с видом человека, который более всего не свете обеспокоен своим пищеварением.
– Эндос?
Слушатель аккуратно положил нож и вилку рядом с тарелкой.
– Да?
– Они что, действительно сумасшедшие? – устало спросил Теппик.
– Чрезвычайно любопытно, – ответил Эндос. – Ну же, продолжай.
Он смущенно достал из глубин тоги клочок пергамента и тихонько положил его перед Теппиком.
– Что это?
– Счет, – пояснил Эндос. – За пять минут Внимательного Слушания. Большинство этих господ расплачиваются со мной в конце месяца, но ты, насколько мне известно, завтра отбываешь.
Теппику ничего не оставалось, кроме как отступить. Поднявшись из-за стола, он вышел в холодный сад, окружавший крепость Эфеба. Беломраморные статуи древних эфебцев, занятых тем или иным героическим деянием и совершенно нагих, выступали из зелени, и повсюду виднелись статуи эфебских богов. Отличить одних от других было весьма непросто. Теппик знал, что Диос сурово порицал эфебцев за то, что их боги слишком похожи на людей. Если бога не отличить от простого прохожего, любил повторять он, то как же люди узнают его?
Теппику была близка такая точка зрения. Согласно преданию, боги Эфеба действительно были похожи на людей; свою божественность они проявляли, лишь когда требовалось совершить нечто такое, на что простые смертные не осмеливались. Любимой проделкой эфебских богов, вспоминал Теппик, было превращаться в разных животных, чтобы в таком виде добиваться снисходительности высокопоставленных эфебских дам. Молва утверждала, что один из богов, преследуя свою суженую, даже превратился в золотой дождь. Все это наталкивало на интересные размышления о том, что же творится по ночам в хитроумном Эфебе.
Когда Теппик вернулся, Птраси сидела на траве под тополем и кормила черепашку. Теппик подозрительно пригляделся – уж не бог ли это, тайком добивающийся своего. Но черепашка никак не походила на бога. Если же это и был бог, то преисполненный самых благих намерений.
Черепашка неторопливо жевала салатный лист.
– Милая, маленькая черепашка, – просюсюкала Птраси и только тут заметила Теппика. – А это пты, – произнесла она довольно холодно.
– Ты немного потеряла, что не побывала там, – ответил Теппик, присаживаясь на траву. – Шайка маньяков. Когда я уходил, они били тарелки.
– Птрадиционное завершение эфебских птрапез, – кивнула Птраси.
– А почему не начало? – удивился Теппик, подумав.
– Потом они, наверное, будут плясать под звуки борзуки, – добавила Птраси. – По-моему, это птакая порода собак.
Теппик положил голову на руки.
– Надо признаться, ты уже неплохо говоришь по-эфебски, – сказал он.
– Спасибо.
– Правда, с легким акцентом.
– Языки – это часть программы, – заявила Птраси. – Кроме птого, моя бабушка говорила, что легкий птакцент – это очаровательно.
– Нас учили одному и тому же, – пожал плечами Теппик. – Убийца, где бы он ни был, всегда должен казаться немного чужим. В этом я преуспел, – горько добавил он.
Птраси стала массировать ему шею.
– Я ходила на птристань, – сказала она. – Там птакие штуки, вроде огромных плотов, ну знаешь, караваны моря…
– Корабли, – догадался Теппик.
– Они плавают повсюду. Мы могли бы отправиться на них куда угодно. Если захотим, весь мир раскроет перед нами свои сокровища.
Теппик рассказал ей о теории Птагонала. Птраси ничуть не удивилась.
– Это нечто вроде застоявшегося пруда, – заметила она. – Все птолько и знают, что ходить кругами вокруг старой лужи. Птак и живешь в уже прожитом времени. Все равно что моешься в птой же воде, где до птебя уже птысяча людей перемылась.
– Я хочу вернуться.
Пальцы, умело разминавшие затекшие мышцы, прервали свою работу.
– Мы могли бы поехать куда угодно, – повторила Птраси. – Стать, к примеру, пторговцами и продать верблюда. Пты мог бы показать мне Анк-Морпорк. Звучит завлекательно.
Теппик попытался представить, какое впечатление произведет Анк-Морпорк на девушку. Потом – какое впечатление она произведет на этот город. Птраси определенно расцвела. В Древнем Царстве у нее вряд ли появлялись самостоятельные мысли – разве что какую виноградину почистить следующей, но со времени побега она изменилась. Не то чтобы у нее изменился, скажем, подбородок, он по-прежнему был маленьким и, Теппик не мог не признать этого, очень красивым. Но что-то волевое появилось в его очертаниях. Раньше при разговоре она все время опускала глаза. И теперь, беседуя с Теппиком, она тоже отводила взгляд, но уже потому, что думала о чем-то своем.
Теппик ощущал, что ему давно хочется вежливо, без всякого нажима, напомнить ей о том, что он – царь. Но предчувствие говорило, что она, скорее всего, пропустит это замечание мимо ушей или попросит повторить. А если она к тому же пристально посмотрит ему в глаза, он никогда не сможет еще раз напомнить ей об этом.
– Можешь ехать, – промолвил Теппик. – Беспокоиться не о чем. Я дам тебе несколько адресов и пару рекомендательных писем.
– А пты что будешь делать?
– Мне даже страшно подумать о том, что творится сейчас дома. Я должен что-то предпринять.
– Пты не можешь. Да и зачем? Даже если пты не хочешь быть убийцей, кругом столько разных занятий. Потом, помнишь, пты сам сказал, что, по словам птого человека, в царство уже нельзя вернуться. Ненавижу пирамиды.
– Но там ведь наверняка остались люди, которые тебе дороги.
Птраси пожала плечами:
– Если они умерли, я ничего не смогу для них сделать. И даже если живы – птоже. Я остаюсь здесь.
Теппик поглядел на нее с ужасом и изумлением. Итог был подведен изящно и лаконично. Вот только Теппик никак не мог с ней согласиться. Правда, его самого целых семь лет не было в Древнем Царстве, но до него там многие тысячелетия жили люди, чья кровь теперь течет в его жилах. Конечно, ему бы очень хотелось, чтобы все
– Я чувствую себя таким несчастным, – повторил Теппик. – Прости. Для меня это царство слишком много значит. Мне нужно вернуться туда хотя бы на пять минут, чтобы сказать, что я не вернусь никогда. И только. Наверное, я сам во всем виноват.
– Но обратного пути нет! Пты будешь бродить по окрестностям как потерянный, как пте низложенные цари, про которых пты мне рассказывал. Бродить в штопаной-перештопанной одежде и в изысканных выражениях выпрашивать себе на хлеб. Сам же говорил, нет никого более никчемного, чем царь без царства. Советую подумать.
Они пошли по залитым вечерним солнцем улицам в сторону порта. Все городские улицы вели в порт.
Уже зажигали свет на маяке – самом седьмом из всех семи чудес света, построенном по чертежам Птагонала в соответствии с золотым сечением и пятью принципами эстетики. К сожалению, маяк поставили не на том месте, потому что в противном случае он портил бы вид на гавань, но все моряки сходились на том, что это замечательно красивый маяк и теперь есть на что поглазеть, пока твое судно
