– «И тогда Куфт, погонщик верблюдов, взглянул на долину…» – начал Диль.
– Черезъ семь тысячъ летъ опять, небось, возжелаетъ взглянуть, – заявил Ашкурментеп со стариковской прямотой.
– Но даже в таком случае, – возразил царь, – не кажется ли вам, что это слишком…
– Все мертвые равны, – изрек Ашкурментеп. – Эй ты, юноша. Кликни-ка его.
– Кто, я? – спросил Джерн. – Но он же был Пер…
– Все улажено, – успокоил Теппицимон. – Действуй. Публика уже нервничает. Он, полагаю, тоже.
Зажмурившись, Джерн размахнулся. Но не успел молот обрушиться на дверную печать, как Диль метнулся вперед, и Джерн с превеликим трудом, едва удержавшись на ногах, сумел избежать того, чтобы молот не размозжил череп его учителя.
– Дверь не заперта! – воскликнул Диль. – Глядите – печать болтается!
Теппицимон проковылял к двери и дернул. Дверь легко распахнулась. Тогда царь внимательно оглядел каменный приступок. Он едва виднелся, занесенный песком, но все же было заметно, что кто-то постоянно и аккуратно расчищает ведущую к пирамиде дорожку. И сам камень был стерт чьими-то ступнями.
Исходя из самой природы вещей, для пирамиды это было нечто ненормальное. Вся суть заключалась в том, что, раз попав внутрь, вы уже не можете выйти наружу.
Разглядывая стертый приступок, мумии поскрипывали, обмениваясь удивленными восклицаниями. Одна из самых древних, буквально разваливающихся на куски, издала победный звук, каким жук-точильщик приветствует падение подточенного им дерева.
– Что он там проскрипел? – спросил Теппицимон.
– Онъ сказалъ, зашибись, молъ, – перевел Ашкурментеп.
Покойный царь кивнул:
– Хочу взглянуть. Вы, живые, пойдете со мной.
Диль как-то сразу спал с лица.
– Ну давай, давай, приятель. – Теппицимон толкнул дверь. – Смотри, я же не боюсь. Волю в кулак! Всем немного не по себе.
– Надо чем-то посветить, – запротестовал Диль.
Стоявшие в первых рядах мумии резко попятились, увидев, как Джерн несмело достает из кармана огниво.
– Но ведь надо еще что-то пожечь, – не сдавался Диль.
Мумии, взволнованно ропща, отступили еще на шаг.
– Внутри есть факелы, – севшим голосом напомнил Теппицимон. – Только держи их подальше от меня.
Это была маленькая пирамида, без лабиринта и без ловушек. Каменный коридор вел вверх. Дрожа, каждый момент ожидая появления безумных чудовищ, бальзамировщики последовали за царем в маленькую квадратную комнатку, где пахло песком. Потолок был черным от копоти.
В комнате не было никакого саркофага, никакого футляра для мумии, никаких безымянных или имеющих прозвища чудищ. В центре лежала высокая каменная плита, а на ней подушка и одеяло.
И то и другое выглядели вполне новыми. Обескураживающее зрелище.
Джерн огляделся.
– А ничего… – протянул он. – Уютненько.
– О нет, – простонал Диль.
– Эй, хозяин-царь, взгляни-ка сюда! – воскликнул Джерн, подходя к одной из стен. – Похоже, кто-то тут что-то царапал. Видите черточки?
– И на этой стене тоже, – указал царь. – И на полу. Кто-то вел счет. Видишь, каждые десять палочек перечеркнуты? Кто-то что-то считал. Долго считал.
– А что считал? – спросил Джерн, выглядывая из-за царского плеча.
– Странно, очень странно, – пробормотал царь, наклоняясь. – Тут внизу какие-то надписи.
– Сможете их прочесть? – поинтересовался Джерн, выказывая совершенно неуместный, с точки зрения Диля, энтузиазм.
– Нет. Какой-то очень древний диалект. Не разберу ни единого иероглифа, – признался Теппицимон. – Вряд ли сегодня найдется кто-нибудь, кто сможет это прочесть.
– Стыдно, – укорил Джерн.
– Согласен, – вздохнул царь. Все трое застыли в мрачном молчании.
– Может, попросить кого-нибудь из мертвяков? – предложил Джерн.
– M-м, Джерн… – промямлил Диль, потихоньку пятясь.
Царь хлопнул подмастерье по спине, так что тот пошатнулся.
– Чертовски умная вещь! – воскликнул он. – Сейчас приведем кого-нибудь из дальних предков. Но… – Вид у царя стал разочарованным. – Нет, не годится. Никто же их не поймет…
– Ничего страшного, царь, – ответил Джерн, наслаждаясь непривычной свободой мысли, – разумное существо всегда поймет другого, надо только найти общий язык.
– Джерн! – окликнул Диль, вытаращив глаза.
– Светлая голова. Молодчина! – произнес царь.
–
Подмастерье и царь удивленно посмотрели на Диля.
– Учитель, с вами все в порядке? – осведомился Джерн. – Вы прямо побелели весь.
– Ф… – только и смог произнести охваченный ужасом Диль.
– Ф – что, учитель?
– Ф… посмотри на ф…
– Ему надо прилечь, – озаботился царь. – Знаю я эти тонкие аристократические натуры. Комок нервов.
Диль перевел дыхание.
–
Взгляды всех троих устремились на факел. Беззвучно, превращая алую головню в солому, факел горел в обратную сторону.
И вновь Древнее Царство раскинулось перед Теппиком – совершенно нереальное зрелище.
Теппик посмотрел на верблюда, который, погрузив морду в придорожный источник, издавал звук соломинки, втягивающей последнюю каплю со дна стакана с молочным коктейлем[28].
Верблюдок выглядел вполне реально. Пожалуй, вряд ли найдется более весомый и зримый символ реальности, чем верблюд. Но все окружающее казалось непрочным, шатким, словно не могло решить вопрос, быть ему или не быть.
Все – за исключением Великой Пирамиды. Она тяжело припала к земле, непреложная, как булавка, которой энтомолог пришпиливает бабочку к картонке. Лишь у нее одной был исключительно весомый, осязаемый вид, словно она впитала в себя всю весомость и осязаемость окружающего.
Можно ли убить пирамиду? И что произойдет, если тебе это удастся? «А не встанет ли все разом на свои места? – подумал Теппик. – Может, тогда вернется Древнее Царство с его замкнутым круговоротом времени?»
Пару минут он наблюдал за богами, размышляя, какого черта они здесь делают и насколько это его сейчас не волнует. Боги выглядели не более реальными, чем земля, по которой они бродили, занимаясь какими-то своими, непостижимыми для человека делами. Теппик почувствовал, что уже не в силах удивляться. Появись перед ним семь тучных коров, он вряд ли удостоил бы их взгляда.
Снова забравшись на Верблюдка, он медленно тронулся по ведшей под уклон дороге. Поля по обе стороны были вытоптаны и опустошены. Солнце почти скрылось за горизонтом; ночные и вечерние боги одерживали верх над богами дневными, но это была долгая борьба. Когда же человек невольно задумывался над всем, что ожидает теперь светило – прожорливая богиня, долгий путь на кораблях по
