— А его маленький песик?
— У-ук.
— О-о. Хорошо. Лузган разлегся в уютно обволакивающей его ночи и забарабанил пальцами по холодному полу.
— А меня, гм, пустить не хочешь? — осмелился попросить он.
— У-ук!
Лузган скорчил в темноте гримасу.
— Ну хорошо, ты не мог бы, гм, впустить меня хотя бы на пару минут? Нам нужно срочно обсудить кое- что как мужчине с мужчиной.
— Э-эк.
— То есть с обезьяной.
— У-ук.
— Слушай, может, тогда ты выйдешь?
— У-ук.
Лузган вздохнул.
— Вся эта показная преданность очень хороша, но ты там загнешься с голоду.
— У-ук у-ук.
— Другой вход?
— У-ук.
— О, пусть будет по-твоему.
Лузган снова вздохнул. Как ни странно, после этого разговора он почувствовал себя лучше. Остальные обитатели Университета жили как во сне, тогда как библиотекарю только и нужны были — спелые фрукты, регулярное пополнение запаса каталожных карточек и возможность где-то раз в месяц перескакивать через ограду личного зверинца патриция. Все это странным образом успокаивало Лузгана.
— Значит, с бананами у тебя порядок? — осведомился Лузган после очередной паузы.
— У-ук.
— Никого не впускай, хорошо? Гм. Я думаю, это ужасно важно.
— У-ук.
— Прекрасно.
Лузган поднялся на ноги, отряхнул колени, после чего приблизил рот к замочной скважине и добавил:
— И никому не доверяй.
— У-ук.
В библиотеке стояла полутьма — сомкнутые ряды магических книг испускали слабое октариновое сияние, вызванное утечкой чудотворной энергии в мощном оккультном поле. Этого сияния было достаточно, чтобы освещать груду полок, который была забаррикадирована дверь.
Бывший патриций сидел в банке на столе библиотекаря. Сам библиотекарь, завернувшись в одеяло, сгорбился в кресле и держал на коленях Вафлза.
Время от времени библиотекарь съедал банан. Лузган между тем хромал по гулким коридорам Университета обратно в свою спальню, где ему ничего не угрожало. Но поскольку его уши нервно ловили в воздухе малейший звук, он сразу услышал — на самом пределе восприятия — далекие всхлипы.
Несколько необычный звук для Университета. Поздней ночью в выстланных коврами коридорах крыла, предназначенного для старших волшебников, можно было услышать разные звуки — например, храп, тихое позвякивание бокалов, немелодичное пение, изредка свист и шипение неудавшегося заклинания. Но тихий плач был здесь настолько в новинку, что Лузган неожиданно для себя самого свернул в коридор, ведущий к комнатам арк-канцлера.
Дверь была распахнута настежь. Лузган сказал себе, что делать этого не стоит, напрягся, приготовившись уносить ноги, и заглянул внутрь.
Ринсвинд не мог отвести глаз.
— Что это? — прошептал он.
— Думаю, какой-то храм, — ответила Канина.
Ринсвинд стоял и смотрел вверх. Люди, заполняющие улочки Аль Хали, наталкивались на него и друг на друга, образуя нечто вроде человеческого броуновского движения. “Храм”, — думал он. Храм был большим, внушительным, и архитектор использовал все известные приемы, чтобы сделать его еще больше и внушительнее, чем на самом деле, и показать всем, кто на него смотрит, что они очень мелкие, обыденные и у них нет такого количества куполов. Это было одно из тех зданий, которые выглядят именно так, как вы всю оставшуюся жизнь будете их вспоминать.
Ринсвинд считал себя знатоком храмовой архитектуры, но местные фрески на огромных и действительно внушительных стенах совершенно не походили на религиозные. Во-первых, участники изображенных сцен получали удовольствие. Они почти наверняка получали удовольствие. Да, точно. Было бы удивительно, если бы они не получали удовольствия.
— Они ведь не танцуют? — спросил Ринсвинд в отчаянной попытке не поверить собственным глазам. — Или, может, это какая-то акробатика?
Канина взглянула вверх, щуря глаза от резкого, белого света солнца.
— Не сказала бы, — задумчиво отозвалась она.
Ринсвинд вдруг опомнился.
— Не думаю, что ты, девушка, должна смотреть на подобные вещи, — строго заявил он.
— А волшебникам, — улыбнувшись, сладким голосом парировала Канина, — это вообще запрещено. Предполагается, что они от такого слепнут. Ринсвинд снова поднял голову, готовый рискнуть, ну, может, одним глазом. “Этого следовало ожидать, — сказал он себе. — Они тут все темные и невежественные. Зарубежные страны — это, в общем, зарубежные страны. Они живут по-другому.”
Хотя в кое-каких областях, решил он, они живут очень даже похоже, только с несколько большей изобретательностью и, судя по всему, гораздо чаще.
— Храмовые фрески Аль Хали известны по всему миру, — поведала Канина, продираясь сквозь толпу детей, которые не оставляли попыток продать Ринсвинду свои товары или познакомить его с симпатичными родственницами.
— Что ж, по-моему, неудивительно, — согласился Ринсвинд. — Слушай, отвали, а? Нет, я не хочу это покупать, что бы это ни было. Нет, я не хочу с ней знакомиться. С ним тоже. И с этой тварью тоже, мерзкий ты мальчишка. А ну слезайте!
Последний возглас относился к группе детишек, невозмутимо едущих верхом на Сундуке, который терпеливо топал следом за свиндом, не делая попыток стряхнуть незваных наездников. “Наверное, ему чего-то не хватает”, — подумал Ринсвинд и немного оживился.
— Как по-твоему, сколько на этом континенте людей? — поинтересовался он. — Не знаю, — не оборачиваясь, ответила Канина. — Миллион, наверное.
— Будь у меня хоть капля благоразумия, меня бы здесь не было, — с чувством заявил Ринсвинд.
Они провели в Аль Хали — в городе, который служил воротами к таинственному континенту Клатча, — уже несколько часов, и Ринсвинд начинал испытывать страдания.
По его мнению, в приличном городе обязан присутствовать хотя бы небольшой туман, и люди должны жить в домах, а не проводить все свое время на улицах. Приличный город прекрасно обходится без песка и жары. А что касается ветра…
У Анк-Морпорка был знаменитый запах, в котором чувствовалось столько индивидуальности, что даже самые крепкие люди плакали, впервые вдохнув его. Зато у Аль Хали был ветер, дующий из необозримых пространств пустынь и континентов, расположенных ближе к Краю. Это был мягкий ветерок, но дул он без остановки и в конце концов оказывал на гостей города такое же воздействие, какое терка для сыра оказывает на помидор. Через какое-то время вам начинало казаться, что он уже снял с вас всю кожу и скребет прямо по нервам.
Чувствительным ноздрям Канины ветер нес ароматические послания из самого сердца континента. Сюда входили стужа пустынь, вонь от львиных стай, гниющего в джунглях компоста и кишечных газов антилоп гну.
