Ринсвинд оглядел подрезанную чуть ли не маникюрными ножницами зелень, аккуратно расставленные камни и окружающее все это высокие стены. Одна из “Ее” подмигнула ему.
— И это Глушь? — уточнил он.
— Мои специалисты по пейзажу воссоздали здесь все основные особенности. Целая вечность ушла на то, чтобы сделать ручейки достаточно извилистыми. Из надежного источника мне стало известно, что в них теперь кроются задатки грубого величия и удивительная природная красота.
— А еще здесь повсюду бродят скорпионы, — вставил Ринсвинд, угощаясь еще одной медовой палочкой.
— Насчет этого не знаю, — возразил поэт. — Не считаю скорпионов поэтичными. Согласно стандартным поэтическим инструкциям дикий мед и саранча более уместны, хотя я так и не привык питаться насекомыми.
— Мне всегда казалось, что саранча, которую едят в глухих местах, это плод какого-то дерева, — удивилась Канина. — Отец всегда говорил, что саранча очень вкусная.
— Значит, это все-таки не насекомые? — переспросил Креозот.
— Да нет вроде.
Сериф кивнул Ринсвинду.
— Тогда ты можешь спокойно их доесть, — разрешил он. — Мерзкие хрустящие твари, никогда не понимал, что в них хорошего.
— Мне не хотелось бы показаться неблагодарной, — сказала Канина, перекрывая лихорадочный кашель Ринсвинда, — но зачем ты приказал доставить нас сюда?
— Хороший вопрос.
Креозот несколько секунд смотрел на нее бессмысленным взглядом, словно пытаясь припомнить, зачем они здесь.
— Ты и в самом деле весьма привлекательная девушка, — отметил он. — Ты, случайно, на цимбалах не играешь?
— А сколько у них лезвий? — спросила Канина.
— Жаль, — нахмурился сериф, — по моему заказу их привезли аж из-за границы.
— Мой отец научил меня играть на губной гармошке, — сообщила она. Креозот беззвучно пошевелил губами, обдумывая это предложение.
— Не годится, — наконец решил он. — Плохо ложится на ритм. Но все равно спасибо. — Он окинул ее еще одним задумчивым взглядом. — Знаешь, ты действительно крайне привлекательна. Тебе когда-нибудь говорили, что твоя шея похожа на башню из слоновой кости?
— Никогда.
— Жаль, — повторил Креозот.
Он порылся среди подушек и, вытащив маленький колокольчик, громко позвонил.
Через некоторое время из-за павильона вынырнула высокая, угрюмая фигура. Этот человек выглядел так, будто являлся прямым потомком штопора, а в его глазах присутствовало нечто, от чего взбесившийся грызун обескураженно повернулся бы и на цыпочках удалился.
Одним словом, сразу было видно, что это великий визирь. Никто не сообщит ему ничего нового насчет того, как обманывать вдов и запирать впечатлительных юношей в пещерах с мнимыми драгоценностями. А что касается грязной работы, то, вероятно, как раз он и сочинил по ней учебник. А еще вероятнее — просто украл его.
На нем был надет тюрбан, из-под которого торчала остроконечная шляпа. И, разумеется, у него были длинные тонкие усы. — А, Абрим! — воскликнул Креозот.
— Ваше величество?
— Мой великий визирь, — представил его сериф.
“Так я и думал”, — сказал себе Ринсвинд.
— Эти люди — зачем мы их сюда доставили? Визирь покрутил усы с таким видом, словно только что решил отказать еще одной дюжине просителей с выкупом закладных.
— Шляпа, ваше величество, — намекнул он. — Шляпа, если вы помните.
— Ах да. Восхитительно. Куда мы ее дели?
— Постойте-ка, — поспешно перебил Ринсвинд. — Шляпа.., это, часом, не такая мятая, остроконечная, с кучей всяких побрякушек? Типа кружев и всякого такого… — Он поколебался, а затем уточнил:
— Ее, случаем, никто не пытался надеть, а?
— Она предупредила нас, чтобы мы этого не делали, — отозвался Креозот, — так что Абрим сразу приказал одному рабу примерить ее. Раб сказал, что от нее у него разболелась голова.
— А еще она сообщила нам, что вскоре должны прибыть вы, — добавил визирь, отвешивая Ринсвинду легкий поклон, — посему я.., то есть, сериф подумал, что вы, вероятно, сможете поведать нам об этом замечательном изделии?
Существует тон голоса, известный как вопросительный, и визирь использовал именно его; а едва уловимая резкость слов давала понять, что если он не узнает что-нибудь о шляпе, и притом очень быстро, то у него на примете имеются разнообразные занятия, в которых вовсю используются слова “раскаленные докрасна” и “ножи”. Все великие визири говорят таким образом. Наверное, где-то есть школа, где их этому учат.
— Боги, как я рад, что вы ее нашли! — воскликнул Ринсвинд. — Эта шляпа гнгнгх…
— Прости? — переспросил Абрим, маня рукой пару маячащих поблизости стражников. — Я не расслышал, что ты сказал после того, как эта юная особа, — он поклонился Канине, — заехала тебе локтем прямо в ухо.
— Думаю, — вежливо, но твердо перебила Канина, — вам лучше отвести нас к ней.
Пять минут спустя шляпа, покоящаяся на столе в сокровищнице серифа, буркнула:
“Наконец-то. Где вас так долго носило?”
Как раз сейчас, когда Ринсвинд с Каниной, возможно, вот-вот станут жертвами безжалостных убийц, когда Койн собирается обратиться к собравшимся вокруг и сжавшимся от страха волшебникам с разоблачительной речью о предательстве, а Диск находится на грани того, чтобы покориться диктатуре магии, — как раз сейчас стоит затронуть тему поэзии и вдохновения. Например, сериф, сидящий в заманчивой Глуши, только что перелистал свою тетрадь со стихами, чтобы перечесть следующие строфы:
* * *
И вздохнул, потому что раскаленные добела строчки, терзающие его воображение, никогда не выходили такими, какими он их видел.
По правде говоря, они и не могли выйти такими.
Очень грустно, но подобные вещи происходят все время.
Во всех многомерных мирах множественной Вселенной установлен и хорошо известен тот факт, что все по-настоящему великие открытия совершаются в чрезвычайно краткий миг вдохновения. Сначала, конечно, нужно как следует поработать, но исход дела решает вид, скажем, падающего яблока, закипающего чайника или воды, переливающейся через край ванны. В голове наблюдателя что-то щелкает, и все встает на свои места. Строение ДНК, согласно общепринятой версии, обязано своим открытием взгляду, случайно брошенному на винтовую лестницу как раз в тот момент, когда температура мозга ученого была самой подходящей для восприятия новых теорий. Воспользуйся он лифтом, и генетическая наука развивалась бы совершенно иначе.
Люди считают миг озарения чем-то замечательным. Но это не так. Сей миг трагичен. Крошечные частички вдохновения постоянно летают по Вселенной, проходя сквозь самое плотное вещество с такой же легкостью, с какой нейтрино проходит сквозь стог сена. И большая их часть проносится мимо цели.
Но те из них, которые попадают точно в мозг-цель, обычно оказываются не в той голове.
К примеру, странный сон о свинцовом шарике, лежащем на стреле крана высотой в милю, сон, который, попади он в нужный мозг, послужил бы катализатором изобретения нового способа получения электричества при помощи подавления силы тяжести (дешевая, неистощимая и совершенно не загрязняющая окружающую среду форма энергии, которую данный мир искал в течение нескольких веков и из-за отсутствия которой развязал себе на голову ужасную и бессмысленную войну), — этот сон на самом деле
