— Нет.
— А почему ты сердишься?
— Я не сержусь.
— Заметно, — начала психовать я. Я, конечно, спокойная, но так тоже нельзя.
Илья смерил меня насмешливым взглядом. Я прикусила язык. Остаток прогулки мы проделали в полном молчании, за исключением нескольких ничего не значащих вежливых фраз, произнесенных моим спутником. Так что когда щелкнул замок на входной двери, я была готова совершить непредумышленное убийство. И не важно, что потенциальная жертва давно мертва. Я кинула ключи на сервант, они слишком громко звякнули, выдавая мое раздражение. Илья поморщился. Я прошлепала босыми ногами на свою лоджию, закрыла дверь и бухнулась на раскладушку.
Тоже мне, умник. Не обиделся он! Как же! Так я и поверила! Я нервно вздохнула и впечатала кулак в подушку так, как если б на ее месте оказалась голова Ильи.
— Какая прелестная сердитая фея!
Я повернулась на голос.
Из пола на меня, опираясь подбородком на кулаки, смотрело миловидное юношеское лицо.
— Я тут мимо пробегал. Что тебя рассердило прелестница?
— Уйди, блин! Не до тебя сейчас! — замахав руками, гаркнула я, и только потом сообразила, что кричу на еще одно такое привидение, каких насчитала уже два. Илья не заставил себя долго ждать. В мгновение ока он оказался возле меня.
Незадачливый юноша расстроено нахмурил брови.
— Да ладно, всего-то настроение хотел поднять! Зачем же так орать? — с этими словами он исчез в полу. Илья скрестил руки на груди и развернулся ко мне.
— Ну и с какой конкретно минуты ты нас не боишься?
Я задохнулась от его командного тона, вскочила на ноги.
— С той конкретной минуты, когда ты, гад такой, начал изображать из себя молчаливого истукана!
Черты его смягчились, и он засмеялся. Засмеялся от души. Яркий пример своей привычки полярно менять настроение. Я растерялась. То есть… готова рвать и метать, а ему смешно?
Вам когда-нибудь хотелось, будучи уже взрослым человеком, по-детски выпятить нижнюю губу от обиды? Мне хотелось. Усилием воли, я подавила этот порыв и тоже улыбнулась. Да и не умела я долго сердиться.
Это была наша первая странная ссора, закончившаяся не менее странным примирением.
Поздним вечером, когда бабушка с сестренкой улеглись спать, а утренняя обида окончательно рассеялась в моей памяти, я принялась задавать сотни вопросов. Мне столько хотелось узнать, но к моему несчастью из Ильи вышел плохой ответчик. Нет. Он что-то говорил на каждый заданный вопрос, но делал он это так, что в итоге ответа я не получала и не узнавала ни о нем, ни о таких как он, ни на грамм больше, чем утром.
— Блин! Тебе в разведку надо!
— Зачем? — искренне удивился он.
— Я пытаю тебя полтора часа, а результат нулевой.
— Ключевое слово здесь 'пытаю'. Ты угомонилась?
— Нет.
— Все, девочка, перекур, — он поднял вверх две руки. Я оглядела его одежду.
— Можно еще вопрос?
Илья застонал и уткнулся лбом в колени. Интересно он при жизни таким гибким был или уже после смерти стал? Это, кажется, новый вопрос. А я хотела спросить что-то другое. Что-то связанное с одеждой… Вспомнила!
— У тебя рукава рубашки постоянно закатаны до локтя — это потому-то ты в ней так и был?
Он утвердительно кивнул и продемонстрировал мне свою сногсшибательную улыбку с той самой единственной ямочкой на щеке.
— Вот, смотри, сейчас ты просто ответил, хотя и не полно, — назидательно начала я.
Илья засмеялся.
— Милая, если я буду тебе отвечать полно, ничем хорошим это не кончится.
— Почему? — ухватилась я за соломинку.
— Знаешь, как дети говорят?
Я сморщилась. Не люблю капусту, ни в еде, ни в разговоре.
— Ну и ладно! — скрестила руки на груди, задрала нос кверху. — Подумаешь, не больно то и хотелось.
— А по-моему как раз наоборот.
Он прищурился, став серьезным, ненадолго о чем-то задумался, пристально вгляделся в мое лицо, а потом… с ним произошло нечто ужасное. То, что всего пару дней назад заставило бы меня завизжать и убежать подальше. Одежда на нем намокла и облепила все тело, кожа неестественно покраснела, затем побледнела и напоследок приобрела мертвенный синий оттенок. Глаза потеряли свою яркость и ввалились в глазницы. Вокруг губ и носа появились темные разводы. Передо мной сидел труп, и грудь его не вздымалась как раньше, но он все так же прищурено изучал мое лицо. Я подавила выросший где-то внутри приступ паники. Сидеть, Машка! Сама напросилась.
Я медленно потянула руку к его лицу. На этот раз ладонь коснулась ледяной на ощупь кожи. Я осторожно убрала со лба и щек прилипшие мокрые пряди, с них на пальцы начала стекать вода. Илья перестал щуриться, он склонил голову набок и странно смотрел на меня. Внешний облик его снова начал меняться. Коже вернулся естественный цвет, заработали легкие, одежда высохла. Я прочертила контуры его подбородка. Парень теплел прямо под моими прикосновениями. Я осторожно провела по его шее, спустилась на грудь. Подушечки моих пальцев растворяли белую рубашку, так что когда я достигла живота, торс Ильи был полностью обнажен.
Стало трудно дышать. Тело его было потрясающе красиво или это всего лишь казалось, в конце концов, меня сложно назвать не заинтересованной стороной. Я остановилась, поглубже вздохнула и взглянула в зеленые глаза. Они искрились весельем и какими-то еще незнакомыми мне эмоциями. Он ждал, а я не знала, как быть. Пальцы подрагивали на его талии, словно в месте соприкосновения проходили тысячи маленьких электрических зарядов. Замешательство длилось недолго. Я вдруг почувствовала себя удивительно смелой и последовала в своем эксперименте дальше, точнее ниже. И будь, что будет.
Ткань брюк на поясе оказалась мягкой, приятной. Там где проходили мои пальцы, она менялась, превращаясь в обыкновенные джинсы. Я закусила губу и улыбнулась шутке хранителя. Он играл со мной, и мне нравилась эта игра. Сердце в груди отбивало бешеный ритм. Я очертила колено и двинулась к ступням, которые из-за его излюбленной позы по-турецки находились в непосредственной близости от…
— Маш, ты чего не спишь? — от неожиданности я отдернула руку.
Танька с грохотом распахнула балконную дверь, подошла и, склонившись, стала разглядывать стену, к которой прислонился хранитель.
— Ты чего тут сидишь разглядываешь?
Илья встал, перешел ко мне за спину и, низко склонившись, прошептал в самое ухо:
— Спи, девочка.
Он исчез, а я осталась наедине с сестренкой, которая возвышалась надо мной, недоуменно подняв брови.
— Машуль, у тебя все хорошо? Ты последнее время сама не своя.
— Тань, я тебя люблю, но не сейчас, — подавив вздох разочарования, я поднялась на ноги.
— Ты повторяешься. Я же волнуюсь. Точно все хорошо?
Я кивнула и ободряюще улыбнулась сестре.
— Иди ложись, Танюш. Я в норме.
— Вот и славно.
Она, удовлетворенно урча, вернулась на свой диван, а я так и пролежала полночи, изучая древесные разводы на потолке, пытаясь дать объяснение тому волнению, которое испытала, изучая тело Ильи, и так и
