Трещина недоверия со временем разрушила бы его сердце, а тогда уже не вернуть с тропы умерших. А посох не так легко уничтожить, — понизил до шёпота голос старейшина. — Это лишь сосуд созданный Первым, в который он собрал Силу, рассеянную по всему Эвиалу во время последней битвы. Теперь Сила в каждом, кто назвал своё имя с посохом в руках и в Носящем. Пока жив хоть один дваждырождённый из рода
— Но почему ты доверил Силу посоха юнцу, рождённому женщиной?
— Она сама выбирает свой сосуд.
— Раз ты уверен, что змееголовые готовят ловушку, может, ударим сами. Древние тексты говорят, что правитель, не нападающий первым, видя неизбежность войны, совершает преступление против народа, — глаза старика вдруг заблестели, словно у мальчишки, которому отец подарил настоящий клинок.
Старейшина улыбнулся, увидев такую перемену в почтенном всегда хладнокровном учителе. Три года в Империи Клешней не прошли бесследно для его спутников. Этот небольшой избранный народ привык к аскетичной жизни, к добровольной изоляции от мирских дел. А здесь среди невообразимого смешения всех народов Эвиала стало казаться, что их дом — наш дом, и их заботы — наши заботы. Ещё совсем немного и уже не удержать жаждущих, которые ринутся на дуоттов, так и не разобравшись, кто или что движет фигурками в этой игре. Слова его внука — это лишь первый крик новорожденного, сделавшего свой первый обжигающий свободой вздох.
Акшар обнял на прощание своего названного брата со всей беззаботностью, на которую был способен, — До встречи дома, мне ещё нужно подготовиться, — повернулся и уверенно зашагал к городу.
— До встречи, брат.
Прибыв в империю по морю вместе с орками, как и все смертные, они за всё время ни разу не воспользовались тайными путями известными лишь магам. Но теперь, когда обычная дорога для них опасна, и время играет не на их стороне, нет выбора. Восемь человек в зелёных плащах вступили на приготовленную тропу, соединившую Остров Клешней с их домом, мгновенно скрывшись с глаз.
Лошадь тащилась медленно, сама выбирая дорогу, чувствовала, что хозяину не до неё. Его не четвертовали и даже не подпустили к императору ближе, чем на двадцать шагов. Император сидел хмурый, погруженный в свои мысли. Лишь один раз его взгляд скользнул по сутулой фигуре посланника с несуразно длинной палкой в руках, словно это был не его забавный Джерам, всегда готовый развлечь слух какой- нибудь древней легендой, а статуя крылатого зверя, навечно застывшего у старых пирамид.
Джерам так и не выполнил свою миссию, ничего не смог сказать императору, который все эти годы жизни в империи покровительствовал ему. Его могучий посох не захотел или не смог завязать в узел длинный раздвоенный язык нового советника императора. Высокий мерзкий дуотт, понятно, почему люди и змееголовые вели такую уничтожающую войну друг с другом, выслушал послание
Время шло к полуночи, но на улицах столицы было оживлённо. Недалеко от порта раскинула купола ярмарка, заглушая своим гомоном морской прибой. Горожане гуляли допоздна, словно хотели запастись весельем на весь унылый и холодный сезон. Зима неизменно приносила с собой снег, что делало эту страну ещё ближе для жителя севера.
Лошадь вынесла седока к окраине города, где дома были победнее и улочки поуже, чем в центре. Вот всадник поравнялся с супружеской четой уже почтенного возраста. Они поклонились и ускорили шаг, приноравливаясь к ходу лошади.
— Господин лекарь, а господин лекарь, что-то Вы к нам и не наведываетесь. А Вы с императором в пирамиду не хаживали? Люди говорят, там чудищ ручных держат.
Бывший имперский лекарь кивнул в знак приветствия и попытался улыбнуться. Словно сквозь сон, он вспомнил лавочника и его супругу. Вместе с учителем они вылечили их сына, у которого с рождения была сухотка ног.
— Вот бабы, а! — Подхватил почтенный лавочник. — Им что пирамида, что леденцы, всё забава. А ведь от конфет проку больше, то хоть еда какая. Верно я говорю, господин лекарь? Это ж сколько денег потрачено, сколько народа согнано, а прибыли ни на грош. Детишек да баб развлекать. Я бы лучше на те деньжищи корабли построил да за товаром послал. Вот то дело. Да что с нелюди возьмешь, нелюдь она и есть нелюдь. Вот и весь сказ. Ну, светлой Вам дороги, господин лекарь, в гости покорно просим, порадуйте мальчонку нашего.
— Да, спасибо, обязательно… — кивал Джерам, подгоняя лошадь.
Наконец, чета отстала, и уже никто не мешал мыслям снова атаковать его голову: «Так-то и бросаешь людей, доверяющих тебе. Бедный император теперь слышит только шипение змееустых, а кто услышит верноподданых?! Не поспешил ли ты, Носящий Посох, решив бежать вместе с учителем? Может вернуть посох и остаться? А завтра улучить момент, когда нет нового советника, и пробиться к императору».
Джерам подстегнул лошадь, торопясь покинуть город. Впереди его ждал непростой разговор с учителем. Им придётся расстаться. Учитель никогда не приказывает ученику, лишь направляет его, и если ученик принял какое-то решение, то ничего другого не остаётся, как помочь советом. Ему нужен совет, как избавить империю от нелюдей-дуоттов с их извращённой магией. А что, если собрать отряд из преданных императору людей, которые попали в немилость после появления змееголового советника, с ними захватить правящих дуоттов и заставить их убраться к себе в Синь-И.
Возле ворот было пустынно, видно те, кто отправился на ярмарку, ещё не добрались сюда, а остальные уже спали, и только четверо стражников, охранявших западные ворота, проводили безразличным взглядом одинокого всадника.
Мысли о предстоящей схватке за империю подгоняли юношу, а он подгонял стремительную, как стрела, Вьюгу. Миновав ворота, они оказались в совершенно другом мире. Над головой юноши безбрежным шатром раскинулось ночное небо, усыпанное мириадами звёзд, которые смотрели на него, не моргая, завораживая, уводя в далёкий мир, исполненный какого-то неизъяснимого торжества и блаженства. И полная Луна, словно владычица всего мироздания, окружённая бесчисленным сонмом слуг, заняла самую вершину небосвода. Такие ночи созданы для полёта, когда гуляка-ветер в лицо, а где-то далеко за спиной остаются все заботы. Все дворцовые интрижки, мирские дела, даже ошеломляющие истории о древних народах, услышанные в детстве, кажутся мелкими и ненастоящими. Здесь на просторных лугах царствует бесконечность, и они… летят, человек и его верная Вьюга. Степь замерла, став свидетелем их безумной погони за неизвестностью. Крик неистового восторга рвётся из груди, но и он остаётся далеко позади.
Так же, как император, давший своему верному солдату несколько золотых, посылает его на смерть за империю, так и неумолимое время безжалостно обрывает редкие минуты счастья.
Разгорячённая лошадь остановилась послушная хозяину, не понимая, зачем он прервал их свободный полёт. Юноша привстал в стременах, оглядывая широкую степь, казалось, что они скакали целую вечность, но от города их отделяло не больше лиги. Он чувствовал, что что-то невидимое надвигается на него со всех сторон, отсекая саму мысль о бегстве или сопротивлении. И постепенно к его сердцу стало пробиваться ледяное дыхание ужаса.
Вьюга, тоже что-то почуяв, вдруг заржала дико и затравлено и, встав на дыбы, сбросила оцепеневшего седока. Заметалась, шарахаясь во все стороны, и, наверное, совсем обезумев от ужаса, бросилась обратно к городу.
Может падение, а может и отчаяние, вывело юношу из оцепенения. Он не выронил посоха даже во время падения, и теперь всё, что у него оставалось, — это старый артефакт и жажда жизни.
