подоконниками, арочные двери; на стенах почти везде — тёмные деревянные панели со сложно стилизованной резьбой, полы — тоже из дерева, но светлого, тёплого янтарного оттенка. Видно было, что дом любили, что о нём заботились, и что жившие здесь относились к дому трепетно и с бесконечным уважением. Вот только пыль эта на полу, и… здесь не должно быть так тихо.
Еще немного побродив по комнатам, Ит вышел в сад.
Большая часть деревьев была ему незнакома, но потом он приметил невдалеке узловатый ствол старой яблони, и приободрился. Для яблок был еще не сезон, на нижних ветках Ит заметил несколько крошечных зеленых плодов, и понял, что сейчас, скорее всего, самое начало лета. Постоял под деревом, провел по шершавой грубой коре рукой.
Как же хорошо!
После всей этой кутерьмы, после звёзд, которые сияют только издали, а вблизи — чернее чёрного, после долгого, затяжного страха, после всего… вот так подойти к дереву, погладить кору, вздохнуть поглубже, и подумать, что всё, оказывается, не так уж и плохо — а даже, наоборот, очень хорошо. После таких мыслей и следующий путь покажется легче…
Вот только что же делать с Фэбом?
Конечно, он пойдет с нами. И это будет с одной стороны хорошо, а с другой — катастрофа. Потому что… 'Нет, это невозможно. Я не могу себя заставить. Как вообще можно думать о себе в женском роде? — о своих собственных ночных усталых мыслях Ит уже напрочь забыл. — Я… я — мужик, черт побери. Может быть, физиологически я и гермо, но думать как гермо я не умею, и по всей видимости научиться уже не смогу — слишком поздно. И что еще нужно сломать у себя в голове, чтобы те, кто рядом, не мучились из-за меня? Что еще нужно изменить? Ведь с другим-то получилось! Скажи мне кто полгода назад, что я, ни секунды не сомневаясь, буду стрелять в тех, кто причиняет боль моим друзьям, а не пущусь с обидчиками в долгий демагогический трёп, я бы вежливо рассмеялся, и принялся доказывать, что любой конфликт можно решить словом, и только словом. А сейчас я сначала, как минимум, обезоружу нападавшего, и только потом буду разбираться, что именно он имел в виду. Но это… Как можно научиться быть тем, кем не являешься? Мне же… — от смелости мыслей даже голова слегка закружилась. — Биэнн, давай на чистоту — и Мариа, и Даша вызывали у тебя не только джентльменское желание помогать и оберегать. Просто только сейчас, после развязки, ты сумел осознать простую истину — ничто человеческое тебе не чуждо'.
— Ты не настолько безнадежный кретин, как я вчера подумал, — раздался голос у него за спиной.
Ит резко обернулся. Перед ним стоял рауф, со светло-палевой шерстью на голове и яркими желтыми глазами.
— Нет, собственно, а чего я хотел? — вопросил рауф риторически, воздев глаза к небу. — Чтобы этот вот небезнадежный кретин после первого в своей жизни подобия секса задумался о тайнах мироздания? Да, я действительно старый дурак. Любое живое существо в такой ситуации начинает задумываться о гораздо более интересных тайнах, скрытых в собственных штанах.
Ит почувствовал, что стремительно краснеет.
— Если я правильно догадался, вы — Атон. Эрсай, который…
— Ну да, который вёл вашу развеселую компанию всё это время, — откликнулся тот. Сел на землю, приглашающе похлопал рядом с собой рукой. Ит, поколебавшись секунду, сел рядом. — Ладно, давай тогда сперва о штанах. Сразу предупреждаю — разводить сахарные сопли не намерен, и часть из того, что ты услышишь, может показаться тебе не особенно приятной. Первое — ты ни хрена не знаешь. Гермо, мой дорогой, бывают очень разными. Некоторые с легкостью меняют роли, становясь рядом с мужем покорной доброй женушкой, а с женой — сильным уверенным мужчиной. Некоторые — предпочитают быть женщинами, и о смене роли даже не помышляют… кстати, именно такой была покойная ныне Гира. Она настолько любила мужа, что ей сама мысль о том, чтобы быть мужчиной, была противна — как тебе противна мысль быть женщиной. Некоторые — это ближе всего к твоему варианту — к официальному мужу забегают раз полгода, или вообще только тогда, когда любимая жена намекает, что хочет ребенка. Понимаешь?
Ит медленно кивнул.
— И первое, и второе, и третье — норма, — жестко сказал Эрсай. — Теперь — непосредственно о твоих штанах, ну и, разумеется, о штанах твоего второго. Спать с Фэбом вы будете. Ой, ну только не надо делать таких страшных глаз, и так возмущенно трагически сопеть. Будете, будете. Не в ближайшем обозримом будущем, скорее всего, но от природы, мой дорогой, никуда не денетесь — ни вы оба, ни Фэб. Могу тебе по секрету сказать, что он в еще большей растерянности, чем ты. Поставь себя на секунду на его место, Ит. Ему больше пятисот лет. Он уже давно не молод. Он всю жизнь прожил здесь, в этом самом доме, у него была любимая жена, в доме всегда было полно детей — он сам тебе не скажет, зато я расскажу, просто чтобы ты знал, с кем имеешь дело. Гира… Господи, да её обожали все местные Встречающие, и, когда кому-то было надо куда-то, куда с ребенком нельзя, когда кто-то работал на встречах, да мало ли еще что… вся планета знала, что есть помешанная на детях тётка, к которой все волокли отпрысков на побывку, — Атон засмеялся. — Фэб всю свою жизнь прожил в постоянном счастье. Он обожал жену. Он обожал экипаж. Он очень любит детей. И, поверь, для него проблемы штанов фактически не существовало — они с женой добирались друг до друга очень редко, им было некогда, они постоянно были заняты. Любовь, Ит — она не в штанах. Она в душе. Я, конечно, имею в виду любовь настоящую…
Ит сидел, неподвижно глядя на эрсай, и молчал.
— Так вот. Всего этого Фэб лишился в одну секунду, — голос Атона мгновенно изменился. — Он оказался один на один с такой пустотой, о существовании которой даже не подозревал. И понял, что жить в этой пустоте не сумеет. До позавчерашнего дня он просто тихо угасал от невыносимой тоски и боли. Эдри пыталась говорить с ним, я приходил — всё без толку. А позавчера он, повинуясь моему приказу, взял флаер, и полетел в степь. Всё-таки он Встречающий, и знает, что приказы, особенно такого рода, нарушать нельзя. Он послушался. Знаешь, больше всего я боялся, что он разобьется — или нарочно, или случайно.
Иту почудилось, что в голосе эрсай мелькнула какая-то новая нотка — жалость?..
— Тот, кого мы все сейчас называем дьяволом, действительно поймал тебя очень изящно, — заметил Эрсай. — Вы с Ри отбивались от него замечательно, аплодирую. Но и у Ри, и у тебя оказались слабые места, которые он сумел нащупать. У Ри никогда не было проблем со штанами и с моралью — зато он, блокируясь, начисто забыл про собственную печень. А тебя поймали за штаны, просто потому, что ты о них вообще не думал. Да, это было не столь эффективно, как у Ри — к слову сказать, врачи его едва откачали — зато в своем желании унизить тебя это существо преуспело. Поскольку анатомию гермо ты посмотреть не удосужился, поясню — чтобы ты не лез с этими вопросами к Фэбу.
У гермо есть матка, но устроена она не так, как у женщины-человека. Задача этого органа — принять и сохранить чужой генетический материал для передачи его основному носителю. Матка гермо — это сложно устроенная мышца, в которой полно крупных сосудов, которая на внутренней поверхности пронизана огромным количеством нервных окончаний, и в глубине которой находится центральный нервный узел. Если ты не в курсе, то даже после смерти гермо тот генетический материал, который он носит, будет жизнеспособным почти сутки. Организм гермо — это инкубатор, очень интересно сделанный, и замечательно приспособленный для своей главной функции. Но сейчас речь не об этом. С тобой произошло следующее. Эта тварь исподволь начала тебя растормаживать — и до того момента спавшая мышца стала просыпаться, непроизвольно переходя в режим приема. Настоящий гермо отреагировал бы не так — у него пошла бы выработка эндорфинов, а ты ощутил лишь боль, но не обратил на нее внимания. Мышца, впрочем, уже работала, и дело оставалось за малым — крошечное изменение, внезапно утратившая эластичность стенка сосуда, и — опля! — сосуд рвется. Один, другой, третий. Сосуды там крупные, потом сам посмотришь. Всё, дело сделано! Собственно, это и увидел Фэб — человека с признаками гермо, в развязке, то есть с напрочь сбитым гормональным фоном, и с массивным кровотечением. Еще минут пятнадцать, и могил, которых сегодня будет две, было бы три. Да, да, да, третьей была бы твоя. Ну что, есть повод сказать Фэбу 'спасибо'?
Ит снова кивнул.
— Но… — несмело начал он.
— А, ты о технической стороне вопроса? Ну, тут я тебя, возможно, разочарую. Того, что ты так
