может, в каждой пятой-шестой своя автомашина. Сейчас вон пошло что-то, как безумная гонка перед пропастью, по обзаведению заграничной тачкой. Так вот, к вечеру так заставляют двор, что в пору к своему подъезду пробираешься с трудом. И все друг перед другом соревнуются, хвастаются. Другой раз начну с ними спорить, что чистый воздух загрязняют, дышать тяжко. То ли, дескать, в прежние времена на лошадях ездили — благодать была. Правду сказать, — не обижаются, а смеются: э-э, дед, ты со старостью ослаб так, что сам себя не можешь осилить. Ушло время, старина, с твоими дрожками, каретами и разными прочими экипажами с птицами-тройками. Вот теперь какие тройки, пятерки, шестерки блестят вороньим крылом. Так что смирись и привыкай дед. Вот какую мне грамоту преподают соседи по дому. Подумаю, да и соглашаюсь: век техники мир переживает — смирись человек!
Петр Агеевич слушал старика, смотрел на него с согласием, понимал его правду, но в груди его крепло не то, чтобы состояние протеста, но чувство противоречия. Это чувство очень часто посещало его независимо от него: оно приходило к нему от жизни, от его столкновения с противоречивостью действительности.
Он видел, что окружающая нынче действительность по отношению к простым людям полна повседневных противоречий. Просыпается человек, выходит на кухню, например, для зарядки организма деятельной энергией, а там, порой, и хлеба нет, этого самого продуктивного элемента подзарядки организма, или, если что-то имеется из кухонных запасов, то тут же поутру надо расходы их рассчитать между утром и вечером.
Или выходит человек, могущий и желающий работать, и не знает, куда ему идти, где найдет хоть какую-то работу, и ведет его жгучая трагедия в неизвестность. А если он уже нашел работу и вроде как по природному и человеческому закону трудится, то, идя на место работы, он не знает, что его там сегодня с утра или к вечеру ждет, и вся внутренняя основа, как пряжа в ткацком станке, натягивается с предельным напряжением.
И на самой работе он кожей, не только сознанием вечно трудового человека, ощущает, что трудится он не для себя. В то же время другой человек, у которого во владении все орудия труда и у которого он получил по контракту возможность поуправлять этими орудиями, уверяет его, что он, контрактник, работает только на себя, а не на хозяина-нанимателя. А что бы убедить в этом законтрактованного работника, хозяин нанимает проповедников для лицемерной проповеди. Хозяин знает, что проповеди всегда находят верующих и приворачивают их к себе.
И чем увереннее служит контрактная система покупки труда, тем больше становится верующих в благотворительность наемной формы эксплуатации, как в учении мифического Христа, зовущее к благостному терпению и послушанию верующих.
Это-то основное противоречие новой перестроечно-рыночной действительности открылось Петру Агеевичу во всей своей мрачной глубине в то время, когда он ходил от одной двери к другой в поисках работы.
Когда же он с уверенностью стал ощущать постоянство своей работы в магазине, он стал более спокойно присматриваться к действительности вокруг себя и нашел массу противоречий, которые были производными от основного противоречия между трудом и капиталом, ловко скрытого за завесой лживого равноправия и лжедемократии. Именно от этого причины противоречий вокруг, казалось, еще с большей силой разрастались и уже нагло лезли наружу, как грибы после дождя из ожившей грибницы.
И тогда он понял, что причины противоречий в повседневной действительности можно устранить только сообща, всем миром, общей борьбой, общими, сложенными вместе силами против основной, главной причины, порождающей всю массу противоречий. Людям нужен другой образ жизни, где бы во власть над обществом возводился труд, а не частная собственность, и господствовал бы свободный труд свободных людей, где бы мерой совести и справедливости стал бы труд на общее благо, а не на хозяина орудий труда.
Такие мысли преследовали его повсюду, иногда в течение целого дня и, в конце концов, стали его убеждением, верой в возможность достижения людьми честного образа жизни. А труд — есть носитель справедливости, честности и величия человека. Труд — всему голова…
Петр Агеевич помолчал минуту, потом возразил сторожу:
— Оно, конечно, — век техники. Но то, что техника нас кое-где в быту одолевает, так это происходит от несуразностей нашего общества… Общество наше по причине слабости и неразумности правителей государства отстает от больших шагов развития, к примеру, автомобилепроизводства. Будь власти мудрее и расторопнее, то автовладельцев в разумные взаимоотношения поставило бы с обществом, да еще заранее, до самого расплода автопарка. Не техника виновата, а общество со своим государством соответственно должно перестраиваться на другой лад: получай выгоду от техники — пожалуйста, живи с техникой, катайся себе в удовольствие, роскошествуй, но не за счет других, не во вред окружающим, живи со своим богатством с уважением к другим людям, с заботой о близких, если не обо всех. Все это должно быть строго-настрого и прописано в законе, который должен стать привычным порядком. А то парадокс получается: забота о правах какого-то человека игнорирует права многих. Я вот так думаю, Купреич. Не техника виновата, ее не удержишь в развитии, а общество обязано перед собою само перестраиваться своевременно и своих членов под себя перестраивать… Ну, заговорился я с тобой, старина… Будь здоров и крепок, я пошел.
Он вскочил, пожал сторожу руку и скорым шагом пошел по аллейке на выход к улице, в конце которой ее замыкала заводская больница. Улицей он пошел к перекрестку, от которого ближайшим путем можно было пройти к своему гастроному.
Не доходя до перекрестка сотни шагов, он встретил вывернувшуюся из-за угла и промчавшуюся на большой скорости, чем обратила на себя внимание, импортная машина. Он механически проследил за машиной и невольно обратил внимание на номер 41–62 и тотчас услышал за углом испуганный, истерический групповой женский крик. В его характере давно выработалось свойство — сигнал человеческой тревоги превращать во внутреннее психологическое напряжение и мгновенно реагировать практическими действиями. Ноги его сами бросились в бег на взметнувшийся беспомощный испуганный крик женщин.
За углом он увидел результат автостолкновения. Машина Лада с побитым правым боком вкось стояла на тротуаре. Водитель с разбитой головой и с окровавленным лицом стоял потерянно около своей машины, ему что-то помогала девушка. Внимание Петра Агеевича привлекла лежащая на тротуаре бесчувственная девушка, ноги ее были высоко заголены, из правой голени ее торчала окровавленная перебитая кость и фонтанировала кровь. Вокруг сбитой бесчувственной девушки толпились ее подруги и, не зная, что делать, перепугано голосили, они видно допускали, что их подруга уже мертва.
Петр Агеевич растолкал девушек, стал на колени подле сбитой девушки, нашел на руке пульс: он был живой, а девушка, наверно, была в шоке от боли и от испуга. Петр Агеевич, стоя на коленях, быстро сдернул с себя тенниску, затем белую майку и, резким рывком располосовал ее, попросил девушек поддержать раненую ногу пострадавшей, стал разорванной майкой туго бинтовать ногу в месте перелома кости и разрыва мышц, чем приостановил фонтанирование крови. Затем, оглянувшись, он нашел подле штакетный заборчик, ограждавший клумбочку, оторвал две штакетинки, приложил их к разбитой ноге и остатком майки еще раз перевязал ногу, на которой первоначальная повязка уже промокла кровью.
Перевязывая ногу с перебитой костью, он думал, что девушка в бессознательном состоянии не ощущает боли от действия его непрофессиональных, грубых рук, но они спасают жизнь только что расцветающей девушки, и потому торопил их работать спорнее, мысленно подгонял всего себя: Быстрее, быстрее, что ты возишься с таким простым делом. Но дело было не простое, и другой голос предупреждал: Осторожнее, нежнее, потише. И он дрожал всеми своими нервами от напряжения, которое не позволяло ему испытывать жалость. Но именно чувство жалости управляло всеми его мыслями и действиями.
Закончив перевязку, он оглянулся на все еще растерянных подруг и командно проговорил:
— Надо немедленно скорую…
— Где ее найдешь? — потерянным голосом сказала одна из девушек. — Тут поблизости и телефона нет.
— Да, верно, — согласился Петр Агеевич, а сам поспешно надевал тенниску. — Но вы, девушки, найдите телефон, дозовитесь скорую, пусть нас догоняет, и в милицию позвоните о столкновении машин и пострадавших. А номер той машины 41–62 запомните — 41–62. А пока и ему нужна помощь, — указал на
