советское прошлое…
Петр Агеевич послушно стоял перед женой, с любовью поддаваясь ее быстрым, мягким, нежным рукам, и ласково глядел на ее взволнованно зардевшееся лицо, освещенное яркой бездонной синевой глаз, таких неповторимых, любимых, бесконечно дорогих глаз.
— Ты меня сегодня, Танюша, наряжаешь с большой озабоченностью, словно на важнейшее торжество.
Татьяна, так усердно хлопотала с наряжением мужа, что даже чуточку устала. Но устала она не от работы, а от волнения, от напряжения чувств, утаиваемых от Петра. А чувства, возникающие при принятии важных и сложных для личной жизни решений, да еще сдерживаемые для себя и скрываемые от очень близкого, любимого человека, всегда и у всех неравнодушных сердцах, вызывают утомление от волнительного напряжения.
Татьяна Семеновна, сдерживая волнение, в изнеможении села на кровать, уронив руки на колени, не переставая с видимым счастьем улыбаться и, блестя влюбленными глазами, тихо отвечала мужу на его реплику о праздничном одеянии:
— Наряжаю тебя, Петечка, не на рядовое торжество, а на важнейшее событие в нашей с тобой жизни, — она встала с кровати, шагнула к нему, отвлекая от зеркала, положила свои руки ему на плечи, сцепив пальцы на его шее и приняв серьезное выражение на лице, проговорила: — Сегодня ты совершаешь такой шаг в своей жизни, даже в нашей жизни, который перестроит всю нашу жизнь и придаст ей повышенное идейно-моральное значение в личном и в общественном отношении. Сегодня ты переживешь такое духовно-нравственное событие, которое не должен будешь забывать ни на один день и подчинять ему все свои мысли о жизни и делах своих. Сегодня ты, если не вслух, так мысленно клятвенно скажешь: Люди труда, отныне я целиком, как подобает коммунисту, свою жизнь посвящаю вам. Какого успеха в этом деле я добьюсь, — я не знаю, но я буду бороться за вас всей своей совестью, совестью коммуниста, — она чуть отдалила свое лицо от него, жарко обдала его глубокой синевой своих глаз и взволнованным дыханием, потом со всей силой прильнула к устам и крепко поцеловала. Затем тут же отстранилась и с твердостью, в которую, казалось, собрала всю себя, сказала:
— И знай, в этой твоей борьбе я всегда буду с тобой рядом, всегда и везде! И в том случае, когда дело дойдет до баррикады, — я буду заслонять тебя от пуль и осколков.
Он внимательно, продолжительно посмотрел на нее, как бы обдумывая ее слова и то, что они значат для него, и понял, что она не только благословляет его на причастность к коммунистам, на труд и на борьбу за право на свободу и на человеческое достоинство людей труда, а сама есть его единомышленница и обещает быть его сподвижницей.
Он крепко обхватил ее за талию, приподнял от пола и с жаром обцеловал ее лицо, говоря: Спасибо тебе, моя Ярославна! и, держа ее в приподнятом положении перед собою, закружился с нею по всей квартире. Татьяна крепко держалась за его плечи, весело хохотала, откидывая голову, как в танце. Наконец она попросила:
— Хватит, Петя, ты меня уже закружил, да и у самого закружится голова.
Петр опустил ее на пол посреди зала, где кружился, бережно и нежно держа жену за талию. Он задохнулся, но не от кружения, а от переполнения чувства любви и радости…
Он вышел из дома, легко и пружинисто сбегая по лестнице, с ощущением свободной радости и энергичной решимости. В нем натянуто и упрямо билось сознание, что сегодня он вышел на бой с теми, кто уродует, ломает, намеренно губит жизнь людей труда, и бой этот, он чувствовал, будет беспощадный, но он не пожалеет себя для победы, а Таня его будет с ним рядом, и так они прошагают по жизни дальше, сколько им будет позволено судьбой. А там и дети пойдут по их стопам: так они, родители, направят их, своих последователей и продолжателей родовых дел и заветов, а в таком продолжении и сохраняется дух рода, и если верно, что вечность духа сохраняется в Космосе, то советскому духу, как самому новому, прогрессивному порождению цивилизации, жить вечно. И ради этой вечности советского прогресса он и будет бороться вместе с Коммунистической партией. С такими мыслями он подошел к заводскому Дворцу культуры, где сегодня соберутся товарищи его на партсобрание, чтобы принять его в свой партийный коллектив для общей борьбы за великое дело людей труда.
Пополнение партийных рядов — боевое
В ожидании сбора всех участников собрания члены партии группами стояли в коридоре библиотеки и оживленно разговаривали между собой, каждая группа на свою тему. Темы разговоров были самые разнообразные, но весьма отдаленные от предстоящего собрания.
Петр Агеевич, пришедший раньше других, примкнул к группе, где было больше всего знакомых, и между тем внимательно следил за всеми, кто еще входил в коридор библиотеки. Он уже хотел знать, с кем ему предстоит иметь партийное сотрудничество.
Вот неожиданно для него в коридор разом вошли Галина Сидоровна и Крепакова Зоя Сергеевна с веселыми лицами, должно быть, по дороге они вели веселый приятный разговор. Увидя своих начальников по работе, Петр Агеевич чуть ли не подпрыгнул от радости и широко им улыбнулся. Значит, они состоят в этой парторганизации, — подумал он, чувствуя в себе какой-то радостный прилив настроения, сближающего их товарищества.
Однако отдать себе отчет за эту радость он еще не мог, так как не знал, отчего она появилась, но чувство солидарности и товарищества в душе вдруг четко ощутилось, и оно встало в нем рядом с чувством производственного долга. Оно поставило его перед долгом ответственности за дела магазина рядом с этими женщинами.
Петр Агеевич шагнул навстречу женщинам, и они с двух боков подхватили его под руки и бодро заговорили с ним о сегодняшнем субботнем хорошем утре, будто они вовсе не придавали значения тому, зачем он здесь оказался среди членов партии.
Но Галина Сидоровна, увлекая его в сторону от толпившихся товарищей, вдруг заговорила по теме, волновавшей его больше, чем превосходное субботнее утро.
— На вашем лице, Петр Агеевич, написано волнение. Волноваться не надо. Ведь вы созревали к сегодняшнему дню очень долго. И сегодня просто произойдет организационное закрепление вашего идейного созревания. Так что собрание — это то место и время, где вы осмысленно перед лицом партийных товарищей скажете: я идейно уже созрел, принимайте меня в ваши бойцовские ряды. Ответственно? Торжественно? — Да! Но вы сами к этому шли. Не так ли?
— Так, Галина Сидоровна, — смущенно ответил Петр Агеевич. — Но меня все же волнует, как будет выглядеть мой образ. Ведь я понимаю мою идейность только как руководство к действию, как раньше говаривалось. А вот тут-то и главное!
— Ничего, Петр Агеевич, вы и к действию идейно созрели, — подхватила Зоя. — А готовность будет определяться нашими общими задачами.
— Идейно я начал зреть еще в детдоме, и на заводе зрел-перезрел до того, что проголосовал за приватизацию завода, в которой разобрался до конца лишь тогда, когда Маршенин на правах заводского хозяина вышвырнул меня за ворота завода. Вот я все еще зрел в своей идейности до сих пор, пока не понял, что свою идеологию я должен еще в рамку вставить, как свой идеологический портрет.
Галина Сидоровна рассмеялась:
— Образно сказано, но очень верно. Однако вы и портрет свой уж отгравировали, так что идемте на собрание. Мы за вас поручаемся.
Она вновь взяла его под руку и повела к открывшейся двери.
Это партсобрание коммунистов из завода Станкомашстрой по существу впервые после запрета КПСС собралось публично в читальном зале библиотеки Дворца культуры завода. Открылось оно точно в назначенное время — в 11 часов субботы. Уже одно это придавало собранию какую-то особенную значимость. Два обстоятельства по-новому окрашивали нынешний сход членов КПРФ завода.
Первой особенностью было то, что собрание будет проводиться в заводской библиотеке на легальном положении и, как бы, открыто не только для обывателя, а и для заводского начальства, что, разумеется, станет известно воспрянувшей духом общественности и будет ею связываться с успехом митинга. А это уже ступенька вверх над режимом власти.
