пролегал по переулкам, поэтому не особенно привлекал внимание и оставался вне поля зрения людей.
Редкие общественные мероприятия в нем проходили словно в безмолвии и незамеченными, как и жизнь хозяев Дома культуры. Но организаторы партсобрания на всякий случай предусмотрели кое-какие меры от возможных провокаций, потому что либерал-демократы на что — на что, а на провокационные выходки против коммунистов были всегда горазды. Наружную охрану собрания взялись обеспечить активисты общества глухонемых.
Дом культуры был построен как бы в подкове величественных аллей вековых лип. Могучие густолистые кроны деревьев, закрывая от людского взора плывущие в небе облака, хранили под собой шатровый уют и благостную тишину, которые воспринимались глухонемыми посетителями аллеи разве что особым зрительным воображением и созерцанием неподвижности листвы.
Когда-то на этом месте с дореволюционных времен стоял небольшой двухэтажный особняк хозяина завода с оранжереей субтропических деревьев и кустов. От барского дома крытая галерея вела к небольшому искусственному пруду, в котором выращивались карпы и караси. Вся господская территория была огорожена высоким металлическим забором из кованых кружевных секций. Это сооружение в то время возводилось на окраине заводского рабочего поселка, в отдалении от дымного дыхания завода и казалось грандиозным, свидетельствовало о небывалых богатствах хозяина. Так оно и было. Хозяева нового капиталистического общества, принесшие в жизнь людей индустриальное развитие и новые технические методы обогащения путем высасывания из мускулов рабочих трудовой энергии, не стеснялись в созданиях для себя господских феодальных роскошеств.
Октябрьская революция пощадила господские сооружения, сохранила их в целости и передала в руки рабочих завода. Рабочие, бережно и по-хозяйски расширив дворец, открыли в нем круглогодичный дом отдыха для рабочих.
Bо время Отечественной войны немецкие оккупанты разрушили все сооружения дома отдыха, а дворец, опоганив, взорвали перед отступлением. После освобождения города территория дома отдыха несколько лет не занималась и не застраивалась. Позже вся эта территория, оказавшаяся почти в центре районной городской застройки, была отдана под колонию общества глухонемых. Хозяин оказался рачительный, и вся доставшаяся ему территория была застроена, по-современному благоустроена и таким образом хорошо вписалась в общий городской ансамбль.
В общем, комплексе колонии глухонемых был построен и свой Дом культуры, который морально еще больше укреплял общину обиженных природой людей, но не забытых и не отторгнутых от общества Советской властью. И люди, живущие своей колонией, вполне чувствовали себя активной частью советского, социалистического общества и, главное, знали о своей востребованности. Они физически, морально, политически и общественно-производственно накрепко были вклинены в общий советский строй жизни.
Но перестроечно-рыночное реформирование, а вернее, свержение советского строя очень болезненно, разрушительно, по-зверски ударило по колонии глухонемых, по их общинному образу жизни, коллективный дух которого никак не вписывался в мир индивидуализма. Многотысячная коллективная община в одночасье оказалась в положении изгоя, отверженного от нового жизнеустройства с господством частной собственности. Глухонемые со всей своей общиной оказались не только без государственной опеки, но и без общественного внимания и сочувствия: явилось общество, в котором каждому до себя.
И когда их Дом культуры потребовался коммунистической районной парторганизации, все обитатели колонии восприняли обращение за их покровительством с большой радостью и гражданской благодарностью, с готовностью к помощи. Активисты проявили даже рвение в том, чтобы окружить партсобрание хорошей охраной.
Конечно, собиравшиеся на собрание члены партии не могли даже догадываться о таких чувствах глухонемых к коммунистам, они были довольны и за то, что им предоставили уютное тихое место для большого собрания.
Петр Агеевич и его спутники подошли к Дому культуры за полчаса до открЫтия собрания. Но уже вся аллея была заполнена говорливой толпой. Люди стояли группами и громко, весело разговаривали между собой, порой непринужденно весело, дружно хохотали. Словом, под липами, будто притихшими от непривычного для них шумного говора, словно под ними собрался какой-то необычный праздничный людской собор, но не с молитвенным благоговением, с покорностью и послушанием, а с чувством свободы и единения человеческого духа, чтобы возвысить его и общим голосом заявить о готовности восстановить попранное человеческое достоинство и право труда.
Ого, сколько уже собралось людей! И все это члены компартии района! — мысленно воскликнул Петр Агеевич, чувствуя, как сердце его наполнилось радостным торжеством. Он вглядывался в кучки людей и кое-где отмечал знакомые лица. Из трех-четырех групп людей навстречу ему приветственно поднимались руки. Он отвечал такими же приветственными взмахами руки.
Михаил Александрович всю свою компанию без остановки провел в зал Дома культуры. Ему приходилось здесь бывать ранее, он знал расположение подходов к залу и ввел своих спутников через среднюю дверь зала. Петра Агеевича несколько поразила расстановка зрительских кресел в зале — они поднимались уступами к задней стене от самой сцены чуть ли не под потолок.
На самых высоких двух-трех рядах кресел, в левом углу, уже сидела молчаливая группа людей. Эти молчаливые люди были физически оживлены и вели между собой энергичную беседу жестами. Петр Агеевич своим опытным глазом определил, что глухонемые люди были рады видеть в своем Доме культуры столь необычное для них собрание и относились к нему с особым чувством почтения.
Зоя Крепакова уже сидела в зале. Она выбрала место в центре и, увидев входивших в зал своих, позвала всех к себе. Все четверо прошли к ней и, оживленные, весело заняли всю связку кресел, стали оглядывать зал. Большинство кресел еще пустовало, а подле сцены перед креслами стояла группа делегатов, среди которых Петр Агеевич с чувством неясного волнения узнал Полехина, Костырина, профессора Синяева, администратора района Волкова. В окружении знакомых Золотареву стоял секретарь обкома партии Суходолов. Семен Семенович, присевший было вместе с Красновыми, решил сообщить о своем присутствии.
— Пойду к начальству, — со смешком назвал старших товарищей по партии, — представлюсь, что я здесь, а вы мое место поберегите.
Суходолов радостно приветствовал его и представил другим товарищам.
— Знакомьтесь — Куликов Семен Семенович, секретарь Надреченского райкома КПРФ, самой большой сельской районной парторганизации в области, которая единственная не распускалась во время кризиса в партии, а сохранилась почти в полном составе и теперь постоянно пополняется за счет молодежи и весь настрой жизни в районе ведет.
Все стоявшие вокруг Суходолова с дружеской признательностью крепко пожали руку Семену Семеновичу, а он с радостью отвечал на рукопожатия, каждое из которых как бы втягивало его в предстоящее событие и обещало братское понимание. Пока он обменивался приветствием, незаметно оказался в центре всей группы товарищей, которые со всех сторон обдавали его горячим дружеским дыханием.
Он ответил им на это дружеское дыхание:
— Я привез вам, товарищи, крестьянское заверение в нашей братской солидарности с рабочим классом и о единении с коммунистами города. Мы, сельские коммунисты, с энтузиазмом восприняли сообщение о победном митинге на вашем Станкомашстрое. Обращение обкома партии опубликовали в районной газете и дополнительно размножили отдельной листовкой, которую специальные посыльные из числа коммунистов развезли по селам. Первичные парторганизации проводят коллективные чтения среди жителей сел. Люди расценивают обращение как призыв к объединению в противостоянии наступлению капитализма. Для крестьян объединение в протестах — самый актуальный призыв, а для парторганизаций работа по объединению крестьян на протесты — боевая, злободневная работа.
Вокруг Суходолова и Семена Семеновича собралось человек двадцать и все еще подходили и задерживались с двух сторон прохода. Люди ловили слова незнакомого человека, с выраженной заинтересованностью.
Семен Семенович это заметил и старался говорить погромче. Его запальчивый искренний рассказ слушали с большим вниманием, как вещуна, из загородного отдаления, где события в городе отозвались
