согласилась:
— Конечно, правильно сделал: какие нынче передовики и кому нужны Доски почета? Как для насмешки над здравым смыслом будут стоять, да еще какой-либо хулиган пошлость, какую начертит, чтобы оскорбить советское прошлое, — при этих словах Татьяна поднялась, чтобы убрать тарелки, но больше с тем, чтобы незаметно посмотреть на мужа, как на нем проявится упоминание о советском прошлом, с которым были связаны его сиротское детство и почет квалифицированного рабочего.
Но муж понимал жену, так как мысли их всегда сходились, как и положено быть в хорошей семье.
Позже присев снова к столу, Татьяна сказала:
— В нашем бюро начальник сам предложил, чтобы мы сняли свои карточки с Доски почета… А с завтрашнего дня бюро всем штатом отпущено в отпуск, — и добавила, чтобы успокоить мужа: — Как раз кстати — подуправлюсь на грядках, там столько прополки скопилось, так что отпуск даже очень ко времени, — но она больше успокаивала себя, чем мужа, потому что по обстановке на заводе знала, к чему ведет общий отпуск в конструкторском бюро.
Петр знал, что никакой прополки на грядках у жены нет, но ее сообщение воспринял спокойно, только спросил:
— Ну что ж, поработаешь в порядке отдыха и на даче… А оплатили отпуск?
— Всем выплатили отпускные, — ответила Татьяна, но умолчала, что разговоры идут о том, что, возможно, это последний оплачиваемый отпуск.
Петр, однако, и сам сказал о слухах в цехах, что если и начнется сокращение, то оно коснется в основном рабочих, а инженеров поберегут, да и рабочих таких, как он, поберегут, так что он надеется что беда безработицы его обойдет. Но Татьяна была другого мнения, она стояла ближе к заводоуправлению и знала, какая там царит паническая атмосфера, однако, промолчала.
Петр допил кисель, помолчал, глядя за окно, где качались лаковые листья клена. Потом Петр, словно открывая свои мысли, сказал:
— На даче наберешься как раз летнего солнца, да и огородным духом зарядишься. Туда придется ездить автобусом, а к вечеру я буду приезжать за тобой на машине.
— Хорошо бы, а то за день наломаю спину без привычки… А участок нынче хорошим подспорьем будет: и картошка, и капуста со свеклой и морковкой, может, и лука сколько-то соберем. А огурцы через две-три недели во всю пойдут, так что в зиму запасемся своей огородиной, не надо будет на рынок бегать. Все же правильно мы нынче постарались с огородом, — и мысли их отлетели на время от завода к огороду, где было верное подспорье горожан, которое все больше входило в жизнь и подсказывало, что остается надежда только на себя.
Они некоторое время помолчали и думали об одном: что может произойти к зиме? Все трудовые люди стоят перед неизвестностью, и самое страшное в этой неизвестности — будет ли к чему приложить рабочие руки? Те самые руки, которые создали все материальные и духовные богатства страны, да, кстати, и те самые богатства, что давали дело рабочим рукам. А теперь стало неведомо, сгодятся ли вообще своей стране рабочие руки, признанные миром как умелые руки, и прокормят ли они сами себя и детей своих? А земельные участки — какое-никакое, а подспорье даже для работающих при тех рыночных ценах, какие пьяно гуляют по прилавкам и палаткам и так зло кусаются, что от них рабочие люди шарахаются, как от бешеных собак. И Золотаревы не раз еще поговорят о том, что верховные власти единственное, что наперед правильно просчитали в своих реформах, так это роль и значение для обреченных людей подсобных земельных участков. Вот уж воистину нужда заставит землю есть!
Татьяна Семеновна в размышлениях о своей судьбе как инженера завода не ошиблась.
Как только она оказалась в досрочном принудительном отпуске, тотчас поняла, что она оказалась в положении человека, который не нужен ни реформированному государству, ни раздраенному обществу с его нравственной деформацией, и вообще в общественном смысле не нужна ни как инженер, ни как женщина. А на рынке труда, куда ее привели на поводке, ее обложили не ценой ее рук и головы с ее инженерными знаниями и талантом, а ценой женского и гражданского унижения.
Но до человеческого падения она, разумеется, не дойдет при любом базарном торге, на это, думала она о себе, у нее хватит сил. На эти свои силы она и будет рассчитывать, так как государство поставило своих граждан в совершенно незащищенное положение, в котором каждый должен выживать сам.
Первые дни отпуска Татьяна Семеновна; отдала домашним делам: провела уборку квартиры, все вычистила, вымыла, натерла до блеска, пересмотрела все углы, шкафы, ящики, куда всегда заталкиваются всякие вещи, когда из-за работы и других дел не бывает времени прибрать к месту, потом перестирала и перегладила все шторы, занавески, скатерти, и квартира заблестела чистотой и свежестью. Ну вот, — сказала сама себе, — и в квартире посветлело, и на сердце повеселело. А когда бедность да еще к ней грязь и запущенность, — то и совсем нищета и безнадежность, падение на дно.
Однако она не сказала себе, что квартиру она всегда содержала в чистоте и порядке и детей к тому приучала — к порядку, к аккуратности и чистоплотности — это то, что у женщины кроется за кремами и румянами. Благодарность своей матери за такую выучку Татьяна носила в своем сердце всегда. Надежда Савельевна сама болела требовательностью к себе за чистоту и прибранность во всем и ее, Таню, тем же заразила на всю жизнь.
Увлекаясь домашней работой, Татьяна порой даже принималась в полголоса напевать, а между пением оглядывалась вокруг и все повторяла слова: И кто его знает, чего он моргает, чего он моргает, на что намекает, так она обращалась к предмету, за какой принималась с чисткой, а в уме держала и мужа, как будто он ходил за нею по пятам или стоял за спиной.
Петр и впрямь порадовал жену тем, что заметил некоторое обновление в квартире: по-другому расставлены стулья, чуть передвинуты столы, обновлены покрывала и даже букетики луговых цветов в вазочках на столе и на комоде появились, и где только она их нашла? И, кажется, духи сирень в воздухе пахли.
В субботу пораньше, когда солнце еще не успело слизнуть росу с листьев, они поехали за город на свой садовый участок. Участок был хорошо освоен и примерно содержался, и вполне мог носить название дачный: был распланирован, под посев картофеля, огородных культур, и яблони уже третий год дают цвет и плодовую завязь. Нынче созреют десятков пять яблок на молодых деревцах, а груша еще тужится, зато кусты смородины и крыжовника уже в полной силе и две вишенки раздобрели.
Но главное, что участку придает дачный вид, так это домик с мансардой и верандой, все, как в настоящей даче, только в уменьшенном размере. А виноград уже оплетает беседку и, несколькими побегами взодрался наверх. И если бы жизнь шла попорядочному, по-человечески, то по-человечески можно было бы, поработавши, и отдохнуть по-дачному, с чувством удовольствия. А под осень, сидя в беседке солнечным днем, хорошо отщипнуть созревшую виноградинку, медленно положить ее в рот, с наслаждением высосать, а косточки выплюнуть. Да и домик, сложенный и отделанный собственными руками получше, чем у соседей наемными руками, поначалу воспринимался как предмет гордости, а рукам слесаря высшего разряда, и рукам токаря, и рукам фрезеровщика тоже высшего разряда не надо было брать уроки строителя.
А теперь, под бременем реформ, которое, казалось, витает в самом воздухе, и домик воспринимается как простой приют на нищенский выходной или на вечер после работы с землей. И все порядочное, и все красивое человеческое отшатнулось куда-то в сторону, и былые радости, и былое удовольствие вырастить растеньице, или деревце, или кустик тоже ушли в сторону. Все вдруг превратилось в тяжелую нужду вырастить что-то, чтобы иметь при позорных недостатках, которые, казалось, кем-то насланы для человеческого унижения и угнетения. Вместе с тем, что реформы отобрали у трудовых людей достаток, они еще отобрали естественную радость жизни и наслаждение: удовольствием труда.
Петр, кажется, всего этого еще не прочувствовал до конца. А Татьяна, как женщина и как хозяйка в доме, уже все чувствовала и до простого обнаженно поняла, и только оберегала и мужа и детей от того, как болело ее сердце, когда сталкивалась каждый день с непомерными ценами в магазинах и на рынке…
Они доехали на дачу за полчаса, на машине это просто, если не думать о расходах на бензин. Соседей еще не видно было, и они сразу же принялись за прополку, но полоть, считай, и нечего было, Татьяна не запускала грядки, посвящала им выходные, а иногда и вечера после работы на заводе, да и дочь Катя хорошо помогала. Все у них было так, как у матери Татьяны в деревне.
Петр посмотрел на чистые грядки и на картофельную полоску и вдруг предложил Татьяне, пользуясь
