Ли Майклс

стук в дверь, поднявший Кэтлин на ноги. Это не мог быть Пенн. Он не стал бы стучать. Вернее, постучал бы только в том случае, если бы боялся войти и застать ее совсем раздетой.
Она распахнула дверь.

– Не стой под дождем… Маркус? Что ты здесь делаешь?

Он перешагнул порог, держа в руках промокший зонт.

– Мне надо поговорить с тобой, Кэтлин. – Он одним долгим взглядом окинул ее промокшую одежду и замотанную полотенцем голову. – А что тут делаешь ты?

– Это случайный душ, будь уверен. – Она вся дрожала от ветра. – Просто сохну у огня. Проходи.

– Спасибо. Зайду. Сегодня днем я играл в гольф, и мне пришла в голову мысль, которую, думаю, я должен обсудить с тобой.

Маркус снял теплый плащ, аккуратно положил его на спинку стула и поставил зонт в безопасное от искр место.

Он играл днем в гольф, тогда почему же не переоделся, перед тем как ехать сюда в такую грозу? На нем не было нигде ни одного мокрого пятна, разве только на манжетах его элегантных широких брюк для гольфа.

– … много говорят, – произнес он, – и я подумал, что ты должна знать, что говорят.

– Говорят? О чем?

Он выглядел слегка выбитым из колеи.

– О тебе, Кэтлин. И этом типе, Колдуэлле. Весь город думает, что ты переехала сюда, чтобы жить с ним.

Это не явилось неожиданностью. Самым большим шоком было то, что сама Кэтлин не предвидела распространения такого слуха о ней.

– Весь город? – Она покачала головой. – Вероятно, не больше двух третей. Но благодарю за информацию, Маркус.

– Кэтлин, – его голос был мрачным, – тебе в самом деле следует отнестись к этому серьезно.

– Почему? Потому что ты относишься серьезно?

Губы Маркуса вытянулись в жесткую тонкую линию.

– Неважно, что ты не сочла нужным сказать мне, что вы были помолвлены когда-то.

– Я не сказала, потому что мы не были помолвлены, – решительно сказала Кэтлин. – И для твоего сведения, я не живу с ним сейчас. Мы просто соседи, и все.

Ее начали мучить угрызения совести, но она твердо успокоила свою совесть.

– Ради Бога, Маркус. Мужчина, который жил по соседству с маминым домом на Белле Виста-авеню, вполне мог быть фотомоделью для модных журналов, но я не заметила, чтобы ты расстраивался на этот счет.

– Это другое дело, – сурово сказал Маркус. – Я все еще беспокоюсь о тебе, Кэтлин, и мне не нравится, когда ты своим поведением вызываешь общественный скандал.

Стукнула передняя дверь.

– Я уж не говорю, что снаружи идет сильный дождь, но я видел, как мимо прошла утка в спасательном жилете, – сказал Пенн. – Ты не бросишь мне полотенце, Котенок? Благодарю. О, ты уже разожгла огонь.

Он просушил волосы полотенцем, вытер ноги о коврик около двери и, не заботясь об остальном, направился через комнату к камину.

– Привет, Вейнрайт.

Он протянул Маркусу большую влажную руку. Тот с опаской посмотрел на явные пятна масла и бензина на ней, перед тем как нерешительно протянуть свою.

Потом Пенн перелез через Кэтлин и уютно устроился на кирпичной плите у камина рядом с ней. Она пыталась подать ему предупредительный знак, но он, казалось, не обратил на него внимания. Ей не удалось даже отклонить голову, когда его рука, все еще холодная и влажная, взяла ее за подбородок. И он запечатлел долгий и неторопливый поцелуй на ее губах.

– Я оставил ягоды на крыльце, – сказал он. – Они уже вымыты.

– Спасибо, – мрачно проговорила Кэтлин. Маркус поднялся.

– Видимо, я зря теряю время, – холодно заметил он, беря со стула плащ.

– О, не убегай, – стал упрашивать его Пенн. – А, ты должен все-таки ехать? Ну, в таком случае я тебя провожу. Не стоит беспокоиться – еще мокрее я уже не буду.

Он дружески закинул ему руку на плечо, и Кэтлин слышала, как он сказал, прежде чем за ними захлопнулась дверь:

– Как я понимаю, тебя можно поздравить с тем, что ты избежал участи страшнее смерти…

Внезапно на Кэтлин напала такая невыносимая ярость, что она ткнула ногой старое ведерко для угля, стоящее около камина. Оно было наполнено растопкой и оказалось весьма тяжелым. Голым пальцем она сильно ударилась об него и резко присела, сжав ступню руками, чтобы не завыть от боли.

Если Пенн вернется и увидит ее плачущей, это только осложнит обстановку. Ее слезы вызваны вовсе не болью в ступне и не слухами, которые ходят по Спрингхиллу.

«Участи страшнее смерти» – эти слова, как ничто раньше, убедили ее, что ничего не изменилось. Если бы у Пенна были серьезные намерения по отношению к ней, он никогда не сказал бы таких слов. Он, вероятно, знал – и знал уже не один день – о ее расторгнутой помолвке. Но ни словом не обмолвился об этом. А должен был бы сказать ей, если бы хотел длительной дружбы. Поздравил Маркуса, что тот избежал…
Не ведерко для угля – ей надо было как следует ударить Пенна. Или, может, поколотить себя.
Как бы Кэтлин ни приказывала себе разумно смотреть на вещи, она все же надеялась, что однажды все переменится. А теперь эти надежды рухнули – так жестоко и навсегда.

– Ну вот, проявили о нем заботу, – бодро сказал Пенн. – Огонь – превосходная штука, Котенок. Давай…

– Кто тебя просил это делать? – набросилась на него Кэтлин.

Его брови слегка приподнялись.

– Ты и в самом деле хотела, чтобы он остался на обед?