– Ты тоже подхватил это фатальное инфекционное заболевание, дружище?
– У тебя уже есть шафер, Карл, – заметила она.
– Разве что мой брат. Он поймет. – Он обнял Пенна за плечи. – Я пришлю тебе приглашение, куда скажешь. Ты назвал Каракас. Это Венесуэла? Ну, тогда, если…
– Ну, слава Богу, наконец, от него избавились, – сказал Маркус. – Так неприятно, когда рядом болтается пьяный.
Но даже раздражение, испытываемое ею к Пенну, не позволило ей пропустить это несправедливое замечание.
– Он вовсе не был пьян.
– Да? Ну, тогда он и в самом деле вел себя очень странно.
– Это же Пенни. Легкомысленная, непредсказуемая личность.
– Кажется, это преуменьшение. Как ты умудрилась с ним познакомиться? Не возьму в толк, как это вы могли быть друзьями.
Как давно это было. Зачем Маркусу знать обо всем? Ведь она, конечно же, не рассказывала Маркусу обо всех, кому назначала свидания. Так зачем рассказывать ему о Пенне?
– Ну, знаешь, как все это бывает в юности, – сказала она неопределенно. – У нас была компания человек из шести, и всегда и везде все были вместе, особенно летом, когда неделями пропадали на Сапфировом озере. И…
– И этот парень был джокером в колоде?
– Что-то вроде того.
– В любой компании есть такой человек, от которого остается такое же приятное ощущение, как от плитки шоколада. К счастью, такие компании не остаются навечно вместе только потому, что когда-то были – в каком-то смысле – друзьями.
– И все же, с какой стати он называет тебя Котенком? – с любопытством спросил он. – Ты совсем не походишь на этих слабых, беззащитных пушистых созданий.
Кэтлин быстро перевела дух, удивленная, что он снова о том же. Она отхлебнула содовой и полминуты медлила с ответом.
– О, Пенни тоже не считает меня пушистым беззащитным существом. Этим прозвищем я обязана детям на озере, где мы часто бывали, – они просто не могли выговорить мое имя. Вот и назвали меня Котенком, Киттен. Пенни подхватил это имя. – Конечно, когда это слово произносил Пенни, оно приобретало другой оттенок,
– Я никогда не слышал, чтобы тебя кто-нибудь так называл. – В его словах слышалось раздражение.
– Потому что последующие десять лет я потратила на то, чтобы отучить всех от этой привычки.
– А он не знал об этом? Не могу сказать, что я просто удивлен. Он поразил меня своей фамильярностью.
Она отхлебнула содовой и решила: пусть все остается как есть. Потом честность заставила ее добавить:
– Его здесь не было, он не мог знать, как я возненавидела это прозвище. Мне нужно идти проверить, как дела на кухне. И Анджеле пора бросать свой букет.
– Знаешь, Кэтлин, как нам бывало хорошо на таких вечерах, до того как ты стала руководить ими.
– Это издержки бизнеса. Но мне это нравится гораздо больше, чем продавать одежду или быть учительницей. – Она улыбнулась и положила руку ему на плечо. – Не слишком- то впечатляющий выбор. Мне 28 лет, и я сменила три профессии! Но на этот раз, Маркус, мне, наконец, доставляет удовольствие то, что я делаю.
– Тогда тебе лучше идти и заняться своим делом, – сказал он хмуро.
Он взял себе второй бокал шампанского, а Кэтлин пошла проследить за тем, как соблюдаются другие свадебные традиции.