Твои фантазии совершенно беспочвенны.
— Извини, я не помню всего о себе, — фыркнула она. — Но это ты настоял на том, чтобы я пришла…
— Я не говорю о твоей памяти, я говорю о доверии. Все эти подозрения — это же паранойя, и всегда ею были. И это не имеет ничего общего с твоей амнезией.
— Послушай, — сказала она обиженно, — я тут тычусь, как слепой щенок, нахожу чью-то побрякушку, а ты утверждаешь, что видишь ее впервые, и на меня же ругаешься!
— Я тебе объясняю так, как могу, — у меня нет другой женщины.
— Ты мне этого не говорил.
— Говорил. Тысячу раз.
— Когда? — поинтересовалась она, скрестив руки на груди. — Припомни-ка хоть раз с тех пор, как мы встретились, или хотя бы раз за
И тут до него дошло. Ведь он же обвиняет ее в недоверии, продолжая спор, прекратившийся пятнадцать месяцев назад.
— Что-то уж ты слишком раскипятился, — заметила она, не дав ему заговорить.
— Может, ты и права, но это не из-за другой женщины. Нет. — Он покачал головой. — Понимаешь, все происходит, как до твоего исчезновения. Эти вопросы о том, где я был, с кем говорил и о чем. Раньше, когда я отвечал, ты мне никогда не верила. Сейчас ты не помнишь себя, ты не знаешь меня, ты не представляешь наших отношений — но по-прежнему мне не веришь.
— Ты в этом уверен?
— Да.
— Тогда ты, может быть, сделаешь мне одолжение и в этом усомнишься? А я, в свою очередь, постараюсь пойти навстречу тебе.
И тут Энди явно ощутил укол совести. Ведь он не до конца с ней честен. А с другой стороны, к чему хорошему это бы привело?
— Я ненавижу недоверие, — сказал он.
Он никогда раньше с ней так не разговаривал, каждый раз повторяя одну и ту же ошибку, становясь по другую сторону баррикады, начиная активно защищаться. Теперь он понимал, что это только разжигало страсти.
— Дело не в том, что я сейчас, как и раньше, продолжаю тебе не верить, Энди. Скорее я веду себя так, в ответ на какие-то всплески нет, не памяти… Но я же, точно, чувствую: ты скрываешь что-то, что я должна знать.
Какое-то время он молча смотрел на нее, а когда заговорил, голос его звучал хрипло.
— Я не скрываю ничего, что тебе нужно знать. Так же, как и ты, а может, даже больше, я хочу, чтобы память вернулась к тебе. Просто боюсь забивать тебе голову лишними вещами. Это только помешает.
— Можно, я сама буду судить, что лишнее, а что нет?
— А ты сможешь? — он тяжело вздохнул. — Я не уверен, могу ли я сам в этом разобраться.
— Значит ли это, что ты собираешься махнуть на меня рукой?
Он повернулся и посмотрел ей прямо в глаза. Огромные, голубые, смеющиеся глаза.
— Боюсь, что я уже почти на полпути к этому.
Он не мог сдержать улыбки. Сколько лет он не видел Лору такой открытой, как в эти последние два дня! Он практически забыл ее такую.
— Может быть, ты подождешь, пока мы справимся с моими проблемами? — спросила она.
— Мы обязательно справимся, несмотря ни на что! И я никогда тебя не брошу!
— Да? Обещаешь?
— Я уже обещал. Я женился на тебе, — сказал он мягко, глядя на женщину, с которой связал свою судьбу восемь лет назад. И что же случилось? Полтора года назад их совместная жизнь уже висела на волоске. Неужели они так изменились с тех пор, когда полюбили друг друга? Да, изменились. И напряжение неумолимо нарастало, появились недоверие, подозрительность, безразличие. Семья рушилась, но они не могли ничего исправить. И тут Лора
— Как я говорил… «в горе и в радости».
Она провела пальцами по его щеке, по щетине, которую он не успел сегодня утром сбрить.
— Бедный мой, тебе тоже пришлось несладко.
— Ты вернулась, и это лучшее, что могло произойти. Теперь все будет только хорошо.
— Надеюсь.
— Я докажу это.
— Извини за сережку. Это застало меня врасплох, а я и так чувствую себя неуверенно. Но я верю тебе, — и она коснулась пальцем уголка его рта.
Он взял ее за руки, прикрыл глаза, досчитал до трех, а когда открыл — она казалась ему еще ближе, чем была.
— Ты веришь мне? — повторил он.
— Да. Не знаю почему, но верю, — ответила она тихо.
