Ветеринар Серегин решительно вошел в клетку. Этот немолодой человек, избрав ветеринарию своей специальностью, никогда не раскаивался в принятом решении. Он любил свое дело и отдавал ему всего себя без остатка... Уверенно накладывал шины при переломе кости, делал уколы или ингаляцию, если кто из четвероногих пациентов умудрялся схватить воспаление легких или бронхит. Его ценили, к нему обращались за консультациями, у него учились.
Серегин распорядился: немедленно ввести овчарке бром.
— Невроз, — объяснил он. — Нужно дать нервной системе собаки успокоиться...
После дозы снотворного присмиревшего Пирата перенесли в утепленное помещение, и Ванин с ветеринаром начали попеременно дежурить возле него, кормить с ложки, поить молоком.
— Пей, пей, — приговаривал проводник, — ты уже совсем, дружище, решил сдаваться без боя...
Однажды Федор принес тазик с водой, щетку и гребенку и начал счищать с больного пыль и грязь. Пират не противился. Он лишь повизгивал, переставлял лапы, поеживался, вздрагивал. Наступал долгожданный перелом в его отношении к проводнику. Зато никого другого он не желал видеть. Когда старый и опытный инструктор Борис Михайлович Шмулович попробовал приласкать его, он ощетинился, как еж, а начальника питомника чуть было не порвал за то, что тот в повышенном тоне сделал Федору замечание. Да и сам Федор, ухаживая за собакой, замечал: нет-нет, да и вспыхнут в ее глазах прежние недобрые огоньки.
Прошел месяц. Теперь Пират воспринимал мир в его первозданной новизне. Молочное солнце, растворенное в белесом тумане, привлекло его внимание. Оно было похоже на смешного рыжего щенка... Косматый воробей шуркнул под крышу, стряхнув оттуда комочек снега. Обдало прозрачной изморозью. Это раззадорило Пирата. Он с наслаждением втянул в себя густой морозный воздух и залаял. Звонко. Радостно. Ему отозвались другие собаки.
Снег слепил глаза, переливался на свету, рассыпался на множество блесток. Пират жмурился...
Силы возвращались. Загустевшая шерсть приобретала прежний лоск. Он поднимался на лапы, которые пока еще плохо слушались его, и нетерпеливо поглядывал — не покажется ли проводник.
Федор не появлялся. Пират залаял громче, требовательнее... И это не помогло. Тогда он лег и с нетерпением стал поглядывать на асфальтированную дорожку.
И вдруг увидел Айруса и Рено. Их вели на поводках проводники прямо к воротам, где стояла служебная машина. Собаки своей нетерпеливостью и чрезмерным любопытством вызывали неудовольствие хозяев. Пока Айрус становился на дыбы, Рено успевал обнюхать каждый камешек.
Пират провожал их завистливым взглядом. Знакомое щемящее чувство подкатило к горлу, и он завыл.
Простор звал. Властно и требовательно. Так, наверно, небо зовет птицу, находящуюся в клетке.
Ванин долго не мог успокоить пса. Сочувственно трепал его за ухом, гладил по спине, разложил перед ним кусочки белого рафинада. Пират лакомство съел, но продолжал скулить.
— Лежи, лежи, — приговаривал Федор, — потерпи маленько.
Он надел на Пирата ошейник, взял в руки поводок и вывел из клетки.
Со здоровьем к Пирату возвращалась и прежняя строптивость, он снова никого не подпускал к себе, ел только из рук Ванина. На прогулку его без намордника не выводили.
Однажды, когда пес окончательно окреп, хозяин пришел к нему с невысоким пареньком в телогрейке. Брюки-галифе, заправленные в кирзовые сапоги, рыжее пламя чуба из-под блестящего козырька — все это придавало ему особо залихватский вид.
Пират, как всегда при виде посторонних, оскалил острые клыки, но паренек расхохотался:
— Ну и пантера!
Это был помощник Федора. Он должен был вместе с ним проверить данные собаки, помочь в передрессировке.
Каждый раз, когда парень появлялся в питомнике, Пират выходил из себя. Но однажды Федор надел на Пирата ошейник, и ему пришлось идти рядом по улице с рыжим парнем, которого он откровенно недолюбливал.
Мороз усиливался. На перекрестках женщины-регулировщицы,, пытаясь согреться, утрамбовывали валенками снег.
У магазина — очередь. Рядом пленные расчищали развалины дома.
Пират, который реагировал на малейшие шорохи, услышав немецкую речь, внезапно остановился и навострил уши. Один солдат, присвистнув, подозвал его, и он собрался было подбежать на зов, но вдруг посмотрел на хозяина и нерешительно остановился. Федор дернул за ремень, Пират нехотя побрел дальше.
Пришли в парк. Проводник отстегнул поводок. Пес радостно запрыгал вокруг, потом куда-то убежал. Долго не появлялся. Пришлось все время звать его. Раздосадованный Федор решил больше не отпускать от себя собаку. Но вот из-за деревьев показалась знакомая черная морда и круто взяла в сторону.
— Пират, ко мне!
Услышав свое имя, пес остановился, повел ушами — и, как ни в чем не бывало, опять нырнул куда- то.
— Я кому говорю, ко мне!
Пират опять уставился на проводника, не понимая, чего от него хотят. Наконец Ванину удалось поймать его за ошейник.
— Сидеть! — приказал он.
Но Пират продолжал стоять. Он жарко дышал, высунув язык, и виновато смотрел на проводника. Федор потянул поводок вверх и, свободной рукой надавливая на круп, отчетливо, по слогам произнес:
— Си-деть!
Пират подчинился не слову, а руке. Что ж удивляться — ведь он же совершенно не понимает русских команд.
Проверять реакцию собаки вряд ли стоило. Всем хорошо известен агрессивный характер немецкого пса, злобность, которой с лихвой хватило бы на нескольких овчарок.
А вот как ты, братец, ориентируешься на местности?
Помощник ушел прокладывать след. Ванин, немного погодя, заставил Пирата обнюхать отпечатки его сапог. Ободряемый проводником, пес пересек одну аллею, другую. След он взял правильно, но от перевозбуждения чуть было не натворил ошибок.
— Хорошо, хорошо, — успокаивал его Ванин.
Пират отыскал «преступника», с остервенением набросился на его старый, вывернутый наизнанку ватник, и стал раздирать в клочья.
— Хорошо, хорошо, — радовался Федор, давая разъяренному псу кусочек мяса.
— Молодец, — похвалил его и помощник.
Но чем дальше продолжались занятия, тем больше проводник убеждался в том, что возможности его собаки крайне ограничены. Кроме следовой работы, Пират не знал ничего. Он не умел производить выборку человека с вещью, обыскивать местность, совершенно не запоминал запахов.
Трудности только начинались. Пирата следовало всему учить заново, в то время как по возрасту собаки лучший период для дрессировки уже прошел.
С чего же начинать? Наверное, с немецкого.
Федор отправился к учителю, преподававшему иностранный язык в школе, и попросил перевести ему с русского на немецкий слова общеизвестных команд. Он аккуратно переписал их все в школьную тетрадку и начал заучивать одну за другой. Поначалу казалось странным: вместо «сидеть» произносить непривычное «зитцен», а «стоять» превращалось в «штеен».
На следующем занятии все это было проверено на Пирате.
