как ничего, собственно, и не знал. Но держался он геройски – то орал как резаный, то проклинал врагов России, то, ослепленный лампой, плевался наугад.
Гусько сменил модные брюки на бриджи и гетры, а дипломат – на тоненькую указку, которой он показывал, как лучше писать признания, и бил Даню по пальцам за грамматические ошибки.
– Говори, сука! Какой марки сталь на новых танках «Максим»?!
– Я не знаю, – хныкал Данечка, дуя на отбитые тонкие белые пальцы.
– Я последний раз спрашиваю, какой марки?!
– Родиной клянусь, не знаю!
– На! На! На тебе!
– Ох! Ай! Уй!..
– Вспомнил, сука?
– Да. Кажется, вспомнил. Марка стали, э-э… семьсот сорок пять.
– Ответ неправильный! На тебе! На тебе! На!!!
– Ы-ы-ы…
– Вспомнил?!
– Мамой клянусь, забыл.
– А голову ты свою дома не забыл? Я тебя, сука, спрашиваю, через что пишется по-русски «жи-ши»?
– Ы-ы-ы…
– Ответ неправильный!!!
Машеньку Гусько почему-то не изнасиловал. Очевидно, был добропорядочным семьянином. Как бы там ни было, он произвел на друзей неизгладимое впечатление. А главное, они как-то выросли духовно, стали внутренне сильнее и, кажется, даже чище. Свободолюбивый русский дух открыл в них второе дыхание и помог в унижениях и страданиях по-новому, бля, посмотреть на всю свою предыдущую жизнь.
Глава третья
В ЛОВУШКЕ
1
Если в сердце есть стремление, то и камень
просверлишь; если только сидеть да есть,
то и гора обвалится.
Услышав в утренних новостях об аварии на орбите, доктор Блюмкин переполошился и начал обрывать телефоны космического агентства, пытаясь выяснить, не пострадали ли его друзья. Узнав, что Даня, Ванечка и Маша действительно числятся пропавшими без вести, доктор, по причине секретности следственной информации, долго ничего более не мог разузнать. Но он делал все что мог: каждый вечер заскакивал в ближайшую часовню, чтобы поставить свечки за здравие друзей, затем перебегал дорогу, заходил в бар и пропускал по сто грамм за их же здоровье.
Через неделю логопед обомлел, увидев по кабельному ТВ друзей, выступающих на Первом канале Российской Федеративной Республики в каком-то то ли ток-шоу, то ли политическом процессе.
– Задача утилизаторной службы очищать, а не захламлять орбиту Земли? Так? – спрашивал плешивый франтоватый телеведущий.
– Та-ак… – тянули перепуганные Даниил, Ванечка и Маша, сидящие на красном плюшевом диване в стильной, устроенной амфитеатром студии.
– Как же так получилось-то, что вместо этого на орбите теперь болтается целая свалка металлолома восточно-российского производства?
– Да, в этом есть своя до-до-доля правды, – неестественно растягивая слова, смиренно соглашался неизвестно с чем Даня. – Россия всегда была и остается великой державой, и ошибки у нее тоже великие. Но если такова воля монарха, то нам нечего возразить.
«Как-то неконкретно», – подумал доктор.
– Итак, вы утверждаете, что так называемое «царское правительство» сознательно пошло на создание аварийной ситуации на орбите, – продолжал наступать ведущий, – с целью получить международные страховые компенсации и увеличить удельный вес своего пакета акций?
Вновь крупным планом появилась вытянутая лоснящаяся физиономия Даниила со слипшимися волосами, спадающими ему на глаза.
– Ко-ко-конечно, ведь наш император тоже пишет стихи. В основном про животных. Я помню еще со школьных лет:
Тут его перебили оглушительные крики и свист из зала за кадром: «Долой узурпатора! Долой чудовище!»
– А у меня другой его стишок любимый, – воскликнула Машенька:
– Гений и злодейство, – со вздохом прокомментировал телеведущий. – Как это все знакомо: детский художник Шикельгрубер, поэт Джугашвили, бьющий вазы флорист Ульянов… Что ж, уважаемые телезрители и гости нашей студии, время нашей передачи подошло к концу. Хочу поблагодарить наших заграничных гостей за участие в программе «Во дела!» и пожелать им таких же успехов в космосе. Смотрите нашу передачу через неделю, и мы поговорим с вами о тайне исчезновения крови христианских младенцев из резервуаров детской поликлиники № 3 города Ставрополь. До встречи на Первом канале! Как говорится, пока-пока.
Доктор не мог оторвать взгляда от экрана, когда уже вовсю шла реклама («Вы все еще кипятите? – угрожал дрожащим голоском сухой старичок. – Тогда мы идем к вам!»). Наконец Аркадий Эммануилович отвел перепуганный взгляд, взял кухонное полотенце, отер им лоб и, держась за стол, медленно сел.
– Боже, – сказал он, от ужаса все сильнее и сильнее выпучивая глаза.
Через час Блюмкин ехал в таксомоторе в киевское посольство, а заодно, войдя в Интернет, срочно воскрешал все свои украинские связи. Тридцать лет он просидел тише воды ниже травы, и теперь ему нелегко было разыскать и расположить к себе некогда близких друзей. Во время своих поисков Аркадий Эммануилович с удивлением узнал, что отец Виктор Богдеско тоже так и не вернулся из Молдавии в Кривой Рог, а остался в Зачатьевском монастыре, где подвизался иеромонахом.
В конце концов, доктору повезло разыскать человека, который не только его вспомнил, но и занимал высокое положение в киевском правительстве. Им оказался заместитель министра здравоохранения Киевской Руси, товарищ доктора еще со студенческой скамьи Вадим Петрович Янчук.
На следующий день доктор Блюмкин купил билет на сверхзвуковой поезд пневмоподземки. Стометровый состав скользил по ребристым кишкам, словно реактивный глист, уже через два часа доктор был в Киеве, и впервые за долгие годы ступил на родную землю.
Аркадий Эммануилович удивился тому, что знакомые улицы и особая русско-украинская речь одновременно и не тронули его сердца ностальгией, и не поразили переменами. Вероятно, в этом виновато телевидение, показывающее Киев чаще, чем он успевает хоть капельку измениться. А ведь и за весь двадцатый век со всеми его войнами и режимами город не изменился так сильно, как за последние три десятилетия. Теперь это была грандиозная столица Федеративной России или, как ее прозвали, Киевской Руси, где помимо украинцев и белорусов проживает и шестьдесят процентов всех русских.
– Дяденька, дай десять рублей. Я тебе шо хошь сделаю, – сказала доктору нищая бабушка в изъеденном молью пальто, когда тот, спеша, подходил к гостинице «Украина». Доктор сунул услужливой бабушке гривну и нырнул в переход.
Сходу пролетев через стеклянные двери парадного, Аркадий Эммануилович получил мощный удар по спине, как ему показалось, веслом. Пролетев метра два, он шмякнулся на чистый, отражающий люстры мраморный пол. Саквояж доктора прокатился еще метров пять по скользкому полу, пока его чинно не придавил ногой усатый лакей в турецкой феске.
Весло оказалось десницей автошвейцара, которому не понравился влетевший с такой решительностью пан. Убедившись в сохранности своих дорогих очков, доктор вскочил и вновь попытался ринуться напролом. Но автошвейцар выстрелил сетью, гость столицы, запутавшись, исполнил кувырок и, скрюченный как
