будто светлее, рассыпав солнечные зайчики там и тут.
— Здорово, — сказала Оля. — А компьютерные игрушки у тебя есть?
— Целое море, — заверил Борис.
— Сразимся во что-нибудь?
— Сейчас? Чтобы пиво выдыхалось, пока мы сражаемся?
— Можно совмещать… Да нет, пошли обратно пить пиво. Успеем еще…
Они вернулись в гостиную и уселись в кресла у журнального столика. Борис наполнил кружки, засверкавшие янтарем.
— За что мы выпьем? — спросил он. — За песню по радио?
— За бесцельность бытия.
— Потому что она привела тебя туда… На ночную улицу?
— И поэтому тоже… И за все, что бесплатно.
Чуть соприкоснувшись краями кружек, они выпили до дна.
— А теперь, — Оля поставила пустую кружку на поднос, — где у тебя ванная? Хочу смыть пыль минувшего.
Пока она плескалась в ванной, Борис медленно переодевался в домашнее, слушая Гровера Вашингтона. Оля вышла в его халате, с мокрыми волосами. Капельки воды поблескивали на ее лице, на приоткрытых губах. Борис молча подошел к ней, обнял. Она порывисто прижалась к нему.
— Не уходи, — прошептала она.
— Ну, конечно, — он улыбнулся. — Сейчас все брошу, повернусь и уйду…
— Совсем не уходи. Никогда.
— Нет, — серьезно сказал он.
Ее дыхание пахло молоком… Как дыхание ребенка. Борис поцеловал ее, осторожно… Она ответила так неистово, словно боялась вот сейчас, в эту секунду, навсегда потерять его, и отчаянно пыталась удержать. Халат соскользнул с ее плеч. Борис целовал ее всю, с головы до ног… Он плакал? Или это капельки воды с ее волос на его лице? И снова с небывалой ясностью вспыхнуло это ощущение, гора и река… Синее-синее небо, там, далеко-далеко…
Волна нежности захлестывала Бориса, звенящая волна, кругами летящая из единого центра — там, где билось ее сердце, чуть вздрагивала ритмично кожа под левой грудью. Они больше ни о чем не говорили, ни слова… Еще часа четыре, а может, пять. Их любовь была робкой, сопротивляющейся, умоляющей, мучительной, всепрощающей, дерзкой и смелой. Она сметала преграды, она взрывалась ослепляюще- бесшумно на вершинах. Утомление, стон и нежность, и новый взрыв — она вбирала в себя все и все раздавала щедро, неразборчивая в своих дарах. Перечеркивалось время, исчезали целые миры, и ничто не имело значения.
Потом они лежали в объятиях, вновь без единого слова, потому что и слова не имели значения сейчас. Оля тихонько засмеялась.
— Что? — шепнул Борис.
— Ничего. Просто мне хорошо.
Поменялись зеленые цифры на дисплее электронных часов на книжной полке. Борис бросил на них мимолетный взгляд. Это были просто цифры — ни с чем не связанные, никакого смысла не исполненные, не предупреждающие ни о чем. Просто зеленые цифры на дисплее.
5.
Закутавшись в халат, Оля сидела на постели, курила вторую сигарету подряд. Борис поставил возле компьютера принесенное из холодильника пиво.
— Что? — спросила с улыбкой Оля. — Пришла пора во что-нибудь сразиться?
— Почему бы и нет? Во что ты любишь играть?
— Да все равно… Во что-нибудь… Бильярд, например…
— Бильярдов у меня сколько угодно, каких только нет… Вот, есть очень интересная бильярдная игра — «двадцать четыре цента».
— В такую я не играла. Трудная?
— Правила очень простые, но вся прелесть в стратегии. Каждому шару присваивается определенное количество очков, или центов по игре. Надо набрать двадцать четыре, но полно тонкостей, по ходу обьясню… Попробуем?
— Давай!
Борис включил игру. На экране промелькнули веселые мультипликационные заставки.
— Ой, — спохватился Борис, — я орешки забыл принести.
— Сиди, я сама…
Оля скрылась в гостиной, а Борис уже готовился набрать на клавиатуре запрошенные компьютером имена игроков… Его рука повисла в воздухе над клавишами.
Экран потемнел. Тьма продолжала сгущаться, наливаясь зловещим пурпуром. Это был вихрь, воронка пурпурной мглы. И этот вихрь кружился в комнате, втягивал Бориса, лишая его способности видеть, слышать, сопротивляться. Ничего. Только багровая тьма.
Потом он
Он был в лесу, вековом лесу, каких на всей планете, наверное, давным-давно не осталось. Огромные деревья вздымались под небеса, они стояли не так часто, чтобы между ними не был виден далекий холм, а за ним — башни замка. Веяло горьким дымком костра, и до слуха Бориса доносился глуховатый топот лошадиных копыт по устланной опавшими листьями лесной дороге. Кто-то вот-вот должен был появиться из-за поворота, скрытого клубами багровой мглы. Борису стало страшно. Нет, он боялся не
— Вот и орешки, — прозвенел голос Оли из немыслимого далека, из иного мира.
Этот голос зацепил, позвал… Он указал дорогу, по которой Борис вернулся обратно, в свою комнату. То, страшное,
— Что это с твоим компьютером? — Оля кивнула на темно-пурпурный экран.
— Ты… Видишь это? — пробормотал Борис.
— Что, экран? Вижу, конечно… А с тобой что такое? Ты весь бледный, как…
— Сбой программы, — прохрипел Борис невнятно.
— И тебя это так расстроило? С компьютерами и не то бывает. Перезагрузись, и все дела.
— Да… Да.
Борис вдавил кнопку перезагрузки на корпусе системного блока. При этом он весь внутренне сжался, точно ожидая немедленного взрыва… Но ничего из ряда вон выходящего не случилось, загрузка прошла как по нотам.
— Вот видишь, все в порядке, — сказала Оля. — Включай теперь игру.
— Нет, подожди…
— Что такое?
— Ну… Если игра один раз рухнула, может снова… Испортит еще что-нибудь основательно. Давай-ка лучше переустановим ее с диска. Достань, пожалуйста, диск вон из того шкафчика. Он в синей коробке, на ней написано «Бильярды».
С опаской взявшись за мышь, Борис подвинул курсор. Оля открыла шкафчик.
— Ох! — воскликнула она. — Что это за штуковина?
Борис обернулся к ней. Оля держала в руках старинную шкатулку. Это была изумительной работы вещица, красного дерева, декорированная редкостными самоцветами, украшенная прихотливой резьбой. По углам крышки сверкали мрачным рубиновым огнем драгоценные камни замысловатой огранки. Изысканная красота этой шкатулки потрясала с первого взгляда… Но и отталкивала. Орнамент был слишком переусложненным, резьба чересчур утонченной. Казалось, создавший шкатулку мастер либо не знал меры (что маловероятно при таком уровне работы!), либо в его намерения входило отравить эту красоту ядом сладчайшей причудливости. Шкатулка была красивой, но она не была
