— Конечно. Она не хотела об этом говорить. Или не знала, или… Словом, не говорила.
Оля снова подошла к Борису, склонилась к нему, посмотрела в глаза.
— Но тебе… Очень хотелось бы узнать, правда? Не только о надписи… Обо всем?
Борис ответил не сразу.
— Не знаю, — медленно проговорил он наконец. — Не знаю.
6.
Он проснулся поздним утром, с ощущением ледяной опустошенности. Несколько минут он лежал с открытыми глазами, глядя в потолок и пытаясь сообразить, почему он чувствует себя таким потерянным. Может быть, потому, что Оля не придет ни сегодня, ни завтра? Она предупредила, что ей нужно уладить кое-какие личные дела… Возможно. Но не только поэтому.
Накинув халат, Борис поплелся в кухню. Он поставил чайник на плиту и направился в ванную…
Зазвонил телефон.
Этот самый обыкновенный, вовсе не редкостный звук заставил Бориса похолодеть, застыв на месте. Почему? Он не знал. Ему мог позвонить кто угодно — Оля, друзья, музыканты из «Эллингтона», да мало ли кто… Но он смотрел на телефон, как на затаившееся до поры враждебное существо, которое притворялось, а вот теперь начинает становиться собой, подлинным.
Второй звонок прозвучал особенно громко в сгустившейся вдруг тишине.
Борис подошел и взял трубку.
— Слушаю.
— Я хотел бы поговорить с Борисом Багрянцевым, — послышался в ответ мягкий, интеллигентный, совершенно незнакомый голос.
— Слушаю, — повторил Борис.
— Доброе утро. Меня зовут Монк, Альберт Игнатьевич Монк.
— Мне это ни о чем…
— Да, да. Вы меня не знаете, но я знаю вас. Впрочем, мы встречались… В «Эллингтоне».
— Серебряный сфинкс? — вырвалось у Бориса.
— Гм… Да. Я хочу поговорить с вами…
— Так говорите.
— Не по телефону. Мое дело, гм… Чрезвычайно деликатного свойства. Как вы смотрите на то, чтобы нам встретиться и побеседовать?
Борис заколебался. Отказаться… А смысл? Так или иначе этот Монк, или кто он там есть, разыщет его. Зачем же откладывать, тянуть мучительную неизвестность?
— Когда и где?
— Если можно, сегодня. Скажем, часа через два, это вам будет удобно?
— Да, вполне.
— Вот и отлично… Приезжайте в кафе «Палома».
— Никогда не слышал о таком. Где это?
— Запишите адрес…
Записывая, Борис прикинул — далеко, на самой окраине города. Почему там?
Словно отвечая на этот невысказанный вопрос, Монк пояснил.
— Уединенное место, днем там почти никого не бывает. Побеседуем без помех. Так я вас жду?
— Я приеду.
— До свидания, Борис.
— До свидания, — запоздало сказал Борис коротким гудкам в трубке.
7.
Кафе «Палома» представляло собой новую, довольно безликую постройку. Когда Борис вошел в зал, он увидел там одного-единственного посетителя, которого не мог не узнать. Монк был одет точно так же, как и тогда в «Эллингтоне» (на лацкане поблескивал серебряный сфинкс), и так же лежала на стуле его старомодная шляпа. И как прежде, окутывала этого человека аура нездешнести, инопространственности, иновременности. Почему? Да, Монк довольно странно одевался, но среди знакомых Бориса попадались и куда более экстравагантные персонажи. Нет… Что-то другое.
Борис подошел к столику, сервированному на двоих, сел, повинуясь приглашающему жесту Монка.
— Итак, — сказал он.
Ответом ему был изучающий взгляд, от которого Борису стало не по себе… Но Монк неожиданно обезоруживающе улыбнулся.
— Я рад вас видеть, — просто произнес он.
— Отлично. Будем считать, и я тоже рад… Хотя я в этом не совсем уверен.
— Ваши сомнения понятны… Но уверяю вас, они недолговечны. Я намерен сделать вам предложение, и если вы его примете, не пожалеете… Хотите вина?
— Это и есть ваше предложение?
— Так налить вам?
— Нет, спасибо. Предпочитаю иметь ясную голову… Беседуя с вами.
— Что ж, разумно… А я выпью немного, если не возражаете.
Альберт Игнатьевич (раз уж он назвал себя так) налил в свой бокал сухого вина из стоявшей на столе бутылки, пригубил и сказал.
— Так вот, Борис. Не буду ходить вокруг да около. Я хочу…
— Подождите, — перебил Борис. — Эта корона вашего сфинкса…
— Корона?
— Или венок, неважно… Эти треугольные листья… Что это за растение?
— Лиджонг, — ответил Альберт Игнатьевич таким тоном, как будто его спросили, который час. — Это растение называется лиджонг. А почему вы…
— Да нет, ничего. Так, совпадение… Чепуха. Это ведь редкое растение?
— О, да. Очень редкое. Оно произрастает… М-м, далеко отсюда. Не знаю, как оно именуется на ботанической латыни, если вообще как-то именуется. Нам оно известно как лиджонг.
— Кому «нам»?
— Серебряному Братству, — невозмутимо сказал Монк. — Этот значок — символ Братства.
— О, понятно… Значит, вы принадлежите к Серебряному Братству…
— Да.
— Какой-нибудь тайный орден? И вы так запросто говорите об этом мне?
Монк пожал плечами.
— А почему бы и нет? Допустим, вы передадите кому-то содержание нашего разговора, слово в слово. Допускаю даже, что в вашем кармане лежит включенный диктофон, хотя вряд ли… Ну и что? Решительно не вижу, каким образом это могло бы повредить Братству или мне лично… А вам — не все ли равно, кого я представляю? Важно, что я вам предложу…
— И символ вашего Братства, — проговорил Борис, — улыбающийся сфинкс… Не помню, где сказано: «Когда человек узнает, что движет звездами, сфинкс засмеется, и жизнь на Земле иссякнет». Вы знаете, что движет звездами?
— Едва ли, — сказал Монк серьезно. — Сфинкс — не главное. Обратите внимание на эту витую спираль. Это и китайский иероглиф, означающий перемены. Это и двойная спираль ДНК, основы и начала жизни… А жизнь сама есть непрерывное изменение, разве нет? Это и спираль галактики, за которой — вся вечная и бесконечная Вселенная. Соединяя все три смысла, что мы получаем? Вечное в изменчивом, безграничное в конечном…
— Не заговаривайте мне зубы, — обронил Борис грубовато. — Главное — сфинкс. Улыбка сфинкса.
— Оставим это, — температура тона Альберта Игнатьевича понизилась на несколько градусов. — Вам угодно выслушать мое предложение?
— Излагайте.
— Я хочу купить нечто, принадлежащее вам… Точнее, вашей семье. Я уполномочен предложить цену, которая…
— Ах, вот оно что! Ну, такие предложения я получаю десятками.
