Мы прошли во вторую комнату. В глубине – смятая постель. Когда Иггинс снова зажег спичку, я заметил на столе рыжий парик и накладную бороду. Иггинс удивленно присвистнул.
На камине я нашел огарок свечи, и мы принялись обыскивать комнату. Но, как оказалось, мы были не первыми. До нашего прихода здесь явно кто-то побывал, о чем свидетельствовал беспорядок в комнате.
Если это был Маркас, то он не очень заботился о том, чтобы его посещение осталось незамеченным. Замки шкафа и двух ящиков оказались взломанными, вещи и белье валялись на полу. Зато письменный стол не тронут. Почему? Был ли Маркас удовлетворен найденным или просто очень торопился?
Комната представляла собой унылое зрелище: железная кровать, шкаф, поцарапанный письменный стол, колченогий стул и два потертых кресла. В шкафу – щетка для волос, ножницы и зеркальце без ручки.
На одно из кресел небрежно брошены зеленовато-полосатые штаны и мятый черный пиджак. За шкафом на гвозде – заботливо завешенные холстом два пальто, зимнее и летнее. В нижнем ящике шкафа – три пары грубых башмаков, черные полуботинки и пара выходной лаковой обуви. Причем полуботинки на номер меньше, чем башмаки.
Иггинс, закончив осмотр, подошел к столу, где лежали парик и борода.
– Вот все, что осталось от Жиля, – сказал он.
– Что вы хотите этим сказать? – не понял я.
– Все, что осталось от Жиля, – повторил Иггинс.
– По-вашему, его больше не существует?
– А кто такой Жиль?
– Но вы-то должны знать.
– За дело, – оборвал меня Иггинс.
Мы взломали ящик письменного стола. Баночки, склянки, тюбики, вазелин – словом, полный набор гримировальных принадлежностей.
– Так я и думал, – прохрипел Иггинс.
– Вы заметили, что обувь разных номеров?
– Да, – он грузно опустился в кресло. – Давайте обдумаем, что мы знаем о Жиле? Помните надпись на часах: «Х=Жиль=М.С.=27002»? 27002 – номер браунинга, украденного механиком у Жака Данблеза. Может, Жиль – это Жак Данблез?
– Чушь! Жак Данблез не мог быть помощником палача. – Дальше… Инициалы М. С. совпадают с первой и последней буквой фамилии Маркаса.
– При желании можно найти много подобных фамилий. Иггинс вздохнул.
– Маркас знал Жиля, так? Или подозревал кого-то, что он Жиль.
– А я совершенно не могу понять, что связывало капитана де Лиманду с Жилем.
– Ничто не заставляет нас предполагать такую связь, – заметил Иггинс. – Мы не знаем, почему капитан нацарапал на часах это уравнение. Но поскольку цифры 27002 совпадают с номером браунинга Жака Данблеза, есть основания предполагать, что убийство де Лиманду связано со смертью девочки, которую увез Жиль, и с убийством сенатора, в саду которого был найден ее труп.
– Чем больше мы узнаем, тем дальше от разгадки этой тайны.
– Да, мы имеем дело с очень хитрым человеком. Он весьма умело заметает следы…
– А вы не забываете…
– Я не забываю ничего, – обидчиво перебил Иггинс. – Вы, наверное, хотите напомнить, что у трупа капитана найден револьвер Жака Данблеза? Но за это время произошло еще немало, например, исчезновение Эльмиры Бурдон.
– Вы считаете, что Ренэ Данблез замешан в этом деле?
– Не знаю. Может, он что-то знает, хотя это маловероятно. Может быть, он не знает ничего, что тоже невероятно.
– По-моему, дом Ренэ Данблеза был обыскан недостаточно тщательно.
– Чушь! Служанки в нем не было.
– Вы так спокойно об этом говорите! Разве Эльмиру Бурдон не следует найти?
– Возможно.
Иггинс машинально поднял один из подсвечников на столе и вскрикнул.
Под подсвечником лежал кусочек картона. Обыкновенный кусочек картона, но неожиданно Иггинс протянул руку, схватил его и торопливо положил в карман, явно пряча от меня. Видно было, что он сердится на себя за то, что он, невозмутимый Иггинс, вскрикнул.
– Что это за бумажка? – полюбопытствовал я.
– Ничего особенного.
– Тогда почему вы вскрикнули?
– Я не вскрикивал.
Оставалось или смолчать, или рассердиться. Я промолчал, но вовсе не потому, что Иггинс был для меня
