— Мне нужно кое в чем признаться, владыка, — сказал он, — правда заслуживает достичь ваших ушей теперь, когда время настало.
Лоргар повернулся к приемному отцу с угрожающей медлительностью.
— Мне не нравится твой тон, — проговорил он.
— Сир, мой примарх, я не лгал, когда сказал, что опасался прихода этого дня. Я предпринял крохотные, самые скромные меры, готовясь к нему, и…
Слова умерли у него в горле под хваткой его господина. Лоргар сжал тонкую и слабую шею старика, оборвав способность говорить и дышать одним лишь слабым усилием. Эреб напрягся, его глаза метались между двумя фигурами.
Лоргар подтянул Кор Фаэрона ближе, словно насмехаясь своим глубоким дыханием над судорожными попытками вдохнуть.
— Довольно признаний, Кор Фаэрон. Разве не достаточно мы исповедовались в своих прегрешениях за эту ночь?
Хватка ослабла достаточно, чтобы позволить Кор Фаэрону прохрипеть слова.
— Давин, семнадцать лет назад… — шептал старик, — Коросса, двадцать девять лет назад… Увандер, восемь лет назад…
— Приведенные к согласию миры, — прошипел Лоргар в лицо приемному отцу. — Миры, где ты лично задержался, чтобы укрепить их в Имперской Истине.
— Согласные… с Имперской Истиной. Но оставлены тлеть… угли культур…
—
— Верования… похожие на… Старые Пути… нашего дома. Я не мог… дать умереть… возможной правде…
— Я что, не могу доверять собственным воинам? — Лоргар судорожно вздохнул, и что-то тихо хрустнуло в шее Кор Фаэрона. — Я что — мой брат Керз, который пытается контролировать легион лжецов и мошенников?
— Повелитель, я… Я… — глаза Кор Фаэрона закатывались. Его язык, высунувшийся между тонких губ, почернел.
— Сир, — заговорил Эреб, — сир, вы убьете его.
Лоргар смотрел на Эреба несколько мгновений, и капеллан не был уверен, узнает ли его сюзерен.
— Да, я мог бы, — наконец вымолвил Лоргар. Он разжал пальцы, дав Кор Фаэрону рухнуть на пол комнаты грудой прикрытых тканью костей. — Но я не убью.
— Повелитель… — старик втягивал воздух посиневшими губами, — у этих культур… можно многому научиться… Они все… отголоски веры предков… Как и ты… я не мясник… я хотел сохранить… знания…
— Время для многих откровений, — вздохнул примарх, — и я вижу, почему ты так поступил, Кор Фаэрон. О, если бы я проявил такие же провидение и милосердие.
Ответ пришел от Эреба.
— Вы сами задали этот вопрос, сир. Что, если есть истина в культурах, которые мы уничтожаем? Кор Фаэрон спас горстку, но Великий крестовый поход губит тысячи. Что, если мы вновь и вновь повторяем грех Колхиды?
— И почему, — Кор Фаэрон сумел улыбнуться, потирая побелевшее горло, — в столь многих культурах те же верования, что и на нашей родине? Очевидно, за всем этим кроется некая истина…
Семнадцатый примарх медленно и искренне кивнул. Еще до последнего признания его разум устремился в будущее, перебирая бесконечные возможности. Это был его генетический дар — быть мыслителем и мечтателем там, где его братья были воинами и убийцами.
— Более сотни лет мы молились ложному алтарю, — голос Кор Фаэрона возвращался к нему.
Лоргар зачерпнул горсть пепла из кучи и растер ее по своему лицу.
— Да, — сказал он, — и в голосе его вновь зазвучала сила, — так и было. Эреб?
— В вашем распоряжении, сир.
— Передавай мои слова капелланам, рассказывай им обо всем, что происходит, пока я пребываю здесь. Они заслуживают знать, что творится в сердце примарха. А когда придешь продолжить беседу завтра, принеси мне пергамент и перо. Мне нужно многое записать. Это займет дни. Недели. Но это должно быть записано, и я не прерву свое уединение, пока не завершу это. Вы оба поможете мне составить великий труд.
— Какой труд, сир?
Лоргар улыбнулся. Никогда еще он не был столь похож на своего отца.
— Новое Слово.
6
Сервитор Кейл
Несобранный
Воин-жрец
Девушке было трудно спать, не имея возможности различать, где кончается день и начинается ночь. Звук не прекращался, комната все время гудела, пусть и совсем слабо, от работы далеких двигателей. В постоянных тьме и шуме она коротала часы на кровати, ничего не делая, ни на что не глядя, ничего не слыша, кроме случайных голосов из-за двери.
Слепота принесла с собой сотни трудностей, но наихудшей была скука. Кирена много читала, а ее профессия предполагала частые путешествия и посещения всех общественных мест города. С утратой зрения оба этих занятия оказались полностью недоступны для нее.
В особенно мрачные моменты она поражалась жестокости юмора судьбы. Быть избранной Астартес, пребывать среди ангелов Императора… бродить по коридорам их огромного железного боевого корабля, чувствуя запах пота и машинного масла… но не видеть ничего.
О да. Чрезвычайно забавно.
Первые часы на борту были самыми трудными, но хотя бы насыщенными событиями. Пока длился медосмотр в обжигающе холодной комнате, пока иглы вонзались в измученные мышцы ее рук и ног, Кирена слышала, как один из ангелов рассказывал про обесцвеченный пигмент сетчатки и про то, как истощение повлияло на мускулы и внутренние органы. Она пыталась сконцентрироваться на словах ангела, но ее разум блуждал, силясь осмыслить, что случилось и где она оказалась.
Последние два месяца на планете были для нее суровыми. Бродячие бандитские шайки в предгорьях вокруг города не питали ни малейшего почтения к священному одеянию шул.
— Нашему миру пришел конец, — смеялся один из них, — старые обычаи не имеют никакого значения.
Кирена не разглядела его, но во сне ей представлялись лица, которые могли бы принадлежать ему. Грубые, насмехающиеся лица.
Во время медосмотра она не могла сдержать дрожь, сколько ни напрягала мышцы. На плывущем между солнцами корабле ангелов было так холодно, что ее зубы стучали, когда она пыталась говорить. Ей было любопытно, выдыхает ли она облачка пара.
— Ты понимаешь? — спросил ангел.
— Да, я понимаю — солгала она. А затем: — Благодарю тебя, ангел.
Вскоре помочь ей пришли другие люди. От них пахло благовониями, а говорили они заботливыми и серьезными голосами.
Какое-то время они шли. Могло пройти пять минут, а могло и тридцать — без глаз все ощущалось медленным и растянутым. Судя по звукам, в коридоре было оживленно. Один раз она услышала механический скрежет сочленений доспехов ангела, когда воин прошел мимо. Гораздо чаще она слышала шелест одежды.
— Кто вы? — спросила она по дороге.
