обнаруженной нашей зажравшейся и обленившейся на взятках таможней. Точно такое же зрелище представляли собой турецкие макароны, и без того фасованные в полиэтиленовые мешки, да вдобавок столь «усиленные». Не менее трёх тонн качественных, абсолютно пригодных в пищу спагетти.
Точно так же были упакованы некоторые продукты и спиртное.
Если нам удастся обеспечить чему-то дальнейшее приемлемое хранение, чему-то тепловую переработку и повторное перетаривание, на несколько лет вперёд мы можем не беспокоиться о хлебе насущном. Когда же мы сможем вырастить достаточный урожай пшеницы и овса, мы сможем не экономить более на тающих на глазах запасах сухарей и галет. Хотя макароны вкусны и без хлеба, а их мелко перемолотая «крупка» после замешивания с водой и дрожжами позволяет печь отличные «пышки»! А дрожжи я благоразумно припас…
«Ищите — и обрящете. Толцыте — и отверзется». Смысл сказанного раскрывался передо мною с новой, вполне применимой к ситуации, силой.
А впереди нас ждало ещё немало «точек». Заблаговременно составив маршрут, я отправил на ближайшие из них разведку с прикрытием.
XXIV
Если смотреть на наши края с высоты разброса птичьего помёта, даже самый зачуханный хутор или аул в этой перспективе кажется райским уголком. Грязь и убогость особенно бросаются в глаза, когда индивид лежит в них посреди улицы. Всё остальное можно проигнорировать, либо воспринять как «некоторые недостатки» человеческого существования.
Хотя всё становится относительным, если сравнивать то, что окружало нас ВНИЗУ, с тем, что виделось здесь. Царящее на побережье грязевое и руинное безобразие выглядело форменным свинством на фоне кажущегося идеальным состояния этих абсолютно не тронутых бедствием посёлков.
То, что раньше считалось убогостью относительно растущих удобств и блеска городов, нынче вызывало чуть не священный трепет.
Появление нашей вооружённой группы на околице вызвало форменный переполох. Вечно шныряющие на окраинах детишки подняли ор, развернулись в сторону строений и задали стрекача. Мне пришлось стащить с головы каску и подшлемник. Здесь жили люди, которые меня знали ещё по мирной жизни. И было бы неплохо, чтобы меня снова узнали…
Рассредоточившись, мои на всякий случай тут же заняли очень удачные позиции на случай непредвиденного развития событий. Я же, видный издалека, словно спелый огурец на грядке, остался стоять на месте. Высоко держа оружие над головой и отчаянно надеясь, что уже бегущая ко мне толпа вооружённых жителей за зиму не окосела настолько, чтобы не увидеть моих самых миролюбивых намерений.
Хочу признаться, что стоять столбом на простреливаемом насквозь пространстве, когда на тебя надвигается клубок гремучих змей, удовольствие не из приятных…
Так и тянуло «нырнуть» в сторону и вскинуть карабин…
Привычка — страшная штука. Особо, когда она выработана среди каждодневной опасности и напряжения.
На счастье, пыхтящая изо всех своих неспортивных сил в мою сторону, людская лавина стала притормаживать, очевидно, уже решив, что здесь что-то не так…
И что надо бы всё-таки для начала присмотреться к этой странности. Перейдя на настороженный шаг, ощетинившаяся стволами и корявым дрекольем масса замерла в нескольких шагах от меня, инстинктивно сохраняя собою форму круга, при желании который можно было выложить в уличную брусчатку за пару секунд. Очевидно, в плотном строю они черпали свою храбрость. Этот приём хорош против круговой атаки мечников где-нибудь в двенадцатом веке.
Однако, когда страшно, даже обученные солдаты имеют дурацкое свойство сбиваться в тугой комок шевелящихся и вздрагивающих от собственного иканья тел. От своих я всегда добивался «рассыпанного» горохом строя. Чтобы подобный испуганный «шарик» не стал в одночасье квадратиком гробика.
Когда «слегка рассеялась поднятая пыль», а на самом деле перестала чавкать топчимая ногами грязь, самые глазастые узрели и полностью убедились, что пришелец, то бишь я, один. И что он не собирается превращать их в рубленное мясо, своими собственными ногами прибежавшее на бойню.
А чуть позже из толпы раздался крик, полный радостного облегчения:
— Да это же Шатун, чтоб меня разорвало! Во, блин, кого уж не ждали, так не ждали! Мужики, это свой…
Ожидавшая лютого побоища толпа как-то сразу радостно сдулась в размерах. По рядам прошёлся вздох недоумённого, но всё-таки облегчения, — мол, сегодня не срок умирать, — что позволило мне начать говорить.
Боюсь, что в самый «пиковый» момент, открой я даже просто рот, это послужило бы сигналом к панической стрельбе.
Агрессивно и вместе с тем слегка трусливо настроенная толпа всегда находится перед лицом неведомой опасности на той грани отважной истерики, когда любое действие, явление или резкий звук заставит какого-нибудь местного невротика невзначай спустить курок, на котором трясся до этого его побелевший от еле сдерживаемого усилия палец…
— Теперь я могу опустить руки, о мудрое племя охотников за головами? — Стараюсь, чтобы мой голос не выдавал едва прикрытую издёвку над людишками, прибежавшими с мухобойкой на стадо бизонов…
Ну не могу я, даже в подобной ситуации, побороть в себе свойственное мне ироничное отношение к недалёкому и трусоватому обывателю! Хотя, как я думаю, эти несчастные за время моего с ними знакомства уже смирились с моей манерой высокопарного и слегка выспреннего словесного издевательства над ними. Как мне казалось, кое-кому из местных даунов подобная манера «гуторить» ранее даже льстила.
Представляю себе, что воображали о себе эти полудурки, коих я с почти серьёзным жаром величал то эрлами перестройки, то божественной дланью разнарядки…
Зато при моём появлении здесь, в мирное время моей молодости, они трусили мне навстречу, подобно преданным псам, и готовы были загрызть даже самого председателя, а до кучи и участкового, удумай они вдруг общаться со мною непочтительно или на повышенных тонах.
Та же история была актуальна и в некоторых других посёлках, потому моё появление здесь было воспринято если не с фанфарами, то как весьма дружественного лица, со стороны которого не стоит ожидать каких-то пакостей. Что мне и нужно было. Честно говоря, я был бы крайне удивлён и удручён, будь оно не так. Мне бы не хотелось делать посёлок безлюдной пустыней. Либо присматривать самому себе приличный холмик…
— Шатун, ты можешь даже пожать своими лапами наши! — Из кучи тел выбрался Эльдар, мой старый знакомец. Когда-то, в дни моей разбитной юности, мы умудрились не сделаться врагами, несмотря на некоторые обстоятельства.
— Вот ведь старый хрыч, я уж и не чаял тебя увидеть!!! — С силой обнявшись, мы несколько секунд мяли друг друга в объятьях. Бывший борец, Эльдар погрузнел, слегка обрюзг, но сила волосатых рук до сих пор внушала доброе мужское уважение и какое-то чувство добродушной надёжности. Остальные теперь уже не наставляли на меня ружей и невесть откуда взявшихся пары АК, уж не зная, как им теперь себя и вести.
Нет, оружие не растворилось в воздухе, но теперь оно смотрело не на меня, а куда угодно, вплоть до
