XXVI
Когда отгремело торжище, растянувшееся беспросветным кошмаром почти на двое суток, половина мужчин посёлка нервно дёргало глазом и с мрачным видом ходило с мешками под глазами…
Я был прав. Бессонную ночь «пришедший караван» им устроил просто на славу. Когда герольдом выглядящий Хохол вынимал из мешка очередной предмет, провозглашал и рекламировал его с подсказок Чекуна, вокруг мужиков всё сильнее сгущались тучи. И в воздухе пахло грозой и потрескивало. Чёртовы хохляки устроили форменный аукцион, ни много, ни мало!
Презрев все мои установки, эти двое гениев Сотбис довели селение до истерики и падучей. И если нас всё ещё не перестреляли, это могло означать лишь одно, — потратив нервы на сражение с матронами, уже тихо ненавидящая нас колония «мачо» абсолютно не имела к утру для этого сил.
Безвольно глядя в пустоту перед собой, Ильясы, Фёдоры, Кирсаны и Диляверы открыто мучились с похмелья и недосыпа.
Таким образом, за полтора дня и полтора, пусть и больших, мешка душистого жидкого мыла, шампуней, ватных палочек для ушей, порошка, кремов, мазей, всяческих паст и мазюкал для век, носов, щёк, рук и губ мы стали обладателями двух баранов разных полов, полутора десятков кур, четырёх кроликов и двух нутрий.
Всё это венчали сваленные пока в сарае около сотни килограммов картофеля, сорок литров подсолнечного масла и пара небольших пакетов с семенами. Живыми семенами из отборных овощей.
Картофель, пусть и совсем вяловатый в конце мая, был покрыт крупными и толстыми ростками. Мы порежем его на кусочки с ростком, а затем высадим в полупесчаную смесь в углу насосной, — там есть отдельный отсек, в котором ранее находилась щитовая. Составленные ярусами, ящики с такой рассадой будут вести болезненное, но всё-таки приемлемое существование. Чтобы примерно к концу октября выдать нам мелкие, но вполне способные перенести зиму и дождаться посадки клубни. В пищу они не годятся, так как уж больно плотные и безвкусные, да и будет их даже меньше по весу, чем высаженных вначале.
Однако этот наполовину паслён будет более лёжким и жизнестойким, чем полновесный картофель. Высаженный в следующем году в почву, он даст слегка видоизменённые по вкусовым качествам и виду, но вполне приемлемые плоды. И лишь ещё на следующий год, когда ДНК растений выровняется, преодолев уродство случайных изменений, наш картофель приобретёт и свойственный ему вкус, и присущий ему вид.
Что поделать, — иными путями мы пока не имеем возможности реанимировать эту капризную и недолговечную культуру. Разве что мы бы случайно набрели на пережившее все катаклизмы вольное картофельное поле. Но, поскольку сия «овоща» не обладает ни морозостойкостью, ни повышенным самовоспроизводством, в ближайшие минимум лет триста нам её иначе и не отведать.
Поразительно, что битое жизнью население крестьянского посёлка не знало толком, как сохранить для посадки клубни к следующему сезону. Высказывались самые разные предположения, вплоть до закапывания в общую яму. Поэтому мой совет выслушали с вниманием. Дай Бог, у кого-то из нас получится, как надо.
Как я убедился, практически все уповали на сев в этом году. Разочаровав их выкладками по грядущей погоде и видами на подобный «урожай», что целиком и полностью достанется земле, жукам и морозу, я и подвиг их, в какой-то мере, к нашей торговле. Что по результатам превзошла любые, даже самые смелые, мои ожидания.
За право быть чистыми, красивыми, здоровыми, ухоженными и желанными женская часть общины попросту устроенным мужикам взрывом долго сдерживаемых эмоций «вскрыла» мозги и всеобщие закрома. Мурат не уставал крякать и расстроено тереть лысину, но стоически молчал, потому как знал, что «если женщина хочет, в драку лучше не встревать». И я его понимал.
То, что взяли дамы, в ряде случаев было им всем жизненно необходимо. Еда и питьё — вещь прелестная, но если тебя кушают блошки и понемногу обнаруживающиеся вши, аппетит портится. Плюс к тому прочий букет неприятностей и вызванных отсутствием привычной гигиены болезней, сопровождающий немытые тела и некоторые органы. Особенно женские.
Поэтому, в качестве утешения, я добавил к куче приобретённого добра немного «утешительных призов», — некоторое количество лекарств и продуктов. Благо, что барахольщик Чекун как-то «запамятовал» приобщить их к цене за уже собранное. Хохол тужился от огорчения в открытую, но я в трёх словах пояснил ему, что здесь находится тот колодец, в который нам плевать совсем не стоит. И он расслабился, не испачкав себе при этом от огорчения штанов. В общем и целом, после подобной демонстрации моей либеральности, данную часть торгов все сочли практически правильной и взаимовыгодной. Одарив к тому же мужское население такими, совсем уж, казалось, простыми вещами, как новые трусы, майки и носки, мы снова вернули к себе полное расположение. Как ни крути, а без подверженных износу трусов и прочих привычных мелочей тоже нельзя, — чувство раздетости не радует.
Не последнюю роль в этом сыграли и мы, — женщины «уважительным» пальчиком показывали на нас, — чистых и почти лощёных, — и пренебрежительно тыкали в липкую робу своих неотёсков, зачастую принародно стуча костяшками пальцев по их толоконным лбам. Мол, смотри, чудище гороховое, на людей! У них, небось, одежду золой не стирают!
Мурат в этом оказался мудрее многих. Чувствовалось, что человек он практичный. И поэтому, едва раздались несмелые выкрики кое-каких недовольных, он, словно потеряв терпение, заорал, собрал их чуть не пинками в кучку и отвёл в сторону. Что уж он там им говорил и доказывал, я не знаю, но как только они, буквально через пару минут, показались обратно, — все молча и почти с готовностью побежали за своими бабами, дабы вести их «за покупками». Половина тёток, девчушек и девок шла к «развалам» зарёванной, но зато другая шествовала важно, как тяжёлые корабли, таранящие воду и уверенные в неотвратимости победы своего оружия. За ними послушно трусили поникшие главы семейств. Сдаётся мне, что бедный Мурат был сегодня ими всеми разбужен и тщательно «обработан» жалобами и доводами куда раньше их нерасторопных мужей и отцов.
Поле боя осталось за тётками и молодками. Кстати, среди них попадались очень даже привлекательные особы… Что и неудивительно, — в селе было более полутора сотен жителей, и уж несколько-то красивых самочек тут просто обязано было народиться. Благо, что веяния цивилизации, рождающей в последние десятилетия красивый генофонд, сказывались уже всюду. И теперь без слёз можно смотреть даже и на население глухих деревень.
После того, как утихли бабские страсти, и сияющая начищенной кастрюлей шумная дамская кавалькада удалилась играть в свои многочисленные бирюльки, пришёл черёд сильного пола разрываться на куски. Тараща глаза на руки Чекуна, словно на руки фокусника в цирке, и сжимая кулаки, сопящее сообщество мужественно боролось под непрекращающейся моросью между желанием обладать и необходимостью сэкономить.
На фоне шумно затеянной бабами в сторонке стирки грязнющего белья росла «гора мужского искушения». В конце концов, вырвав последний мучительный стон из коммуны, Хохол провозгласил торги закрытыми. За два видавших виды АК, две сотни патронов к ним, шесть гранат и несколько бутылок с напалмовой смесью он сторговал корову! И не просто корову, а стельную, чёрт побери! А его подельник, проявив чудеса облапошивания и достав припрятанные даже от меня три блока «Винстона», вырвал у Мурата и его зятя клятвенное обещание выделить тут же полный воз сена. Выпив напоследок с ними, Хохол умудрился договориться с разомлевшим Эльдаром ещё за рожок патронов — в рассрочку, разумеется! — чтобы нас со всем добром проводили «носильщики», прямо до нашего «Урала», ждущего нас за пару километров отсюда.
Я не знал, — плакать мне или плясать, орать на них или жать им благодарно руки, моим новоявленным спекулянтам…
Когда же, согласно традициям, мы обмывали сделку уже из последних моих, оставленных именно на этот случай, припасов, я и задал Мурату и Эльдару вопрос, что называется, в лоб:
— А скажите мне, о достойные, не желает ли вольный горный народ благоустроить своих прелестных
