Зловещий шепот прекратился. Женя снова спокойно уснул, а пасечник пролежал под одеялом до рассвета, слушая, как по стене вагончика кто-то водит чем-то вроде крыла большой птицы. Снаружи, вопреки обыкновению, не стрекотали сверчки, не кричали ночные птицы, как будто все живое покинуло поляну, на которой стояла пасека.
Утро пришло внезапно, словно с леса резко стащили темное покрывало. Водорябов встал с постели, открыл дверь и спустился по скрипучим ступенькам приставной лесенки на землю. Пасеку заливал яркий солнечный свет. Зачирикали лесные птахи, зажужжали пчелы, отправляясь за взятком к ярким горным цветам, и, глядя на всю эту благодать, не верилось, что ночью здесь творилось что-то страшное.
Петр Вениаминович потянулся с хрустом в суставах, вдохнул свежий утренний воздух полной грудью. И вдруг застыл в изумлении – все стены вагончика были исцарапаны гигантскими когтями. Глубокие борозды обуглились и чернели как следы вил на синем фоне свежей покраски. Между ульями были протоптаны дорожки, трава начисто исчезла, а земля была утрамбована до крепости железобетона. Какому чудовищу было такое под силу? Кто мог это сделать?
Старику опять стало страшно, и он с надеждой посмотрел на дорогу, ведущую из леса. Эх, пришла бы скорей Екатерина Терентьевна! Хоть старуха казалась суровой и неласковой, обрадовался бы ей сейчас Водорябов, как сердечному другу.
С дороги донеслось тарахтение, и вскоре на поляну вырулил обшарпанный «москвичонок». Водорябов обрадованно кинулся к машине, ожидая увидеть ведьму, но вылез кряжистый мужичок с трехлитровой банкой в руках и бодро зашагал к пасеке. Женя проснулся и тоже вышел из вагончика.
– Эх, дядя Петя! У тебя совесть есть или в Москве оставил? – подходя к ним, укоризненно сказал мужичок. – Я ж постоянный покупатель твой! Пять лет у тебя мед беру, так?
– Так, – согласился Водорябов.
– Зачем же мне такую дрянь подсовывать? Какой ты после этого бизнесмен, а?
– Ты не бушуй! – разозлился пасечник. – Никогда у меня дряни не было! У меня мед самый лучший во всем районе!
– Да ты сам попробуй! – Мужичок поставил банку на стол и открыл крышку.
Водорябов зачерпнул прозрачный ароматный мед и облизал ложку. Брови у него полезли на лоб от удивления. Мед был пронзительно горьким, как таблетка левомицетина.
– Ну и как тебе? Нравится? – ехидно спросил мужичонка.
Пасечник позвал Женю и велел ему налить банку меда из новой фляги. Женя наполнил ее и поставил на стол. Водорябов попробовал и скривился: мед был таким же горьким.
Саша удивленно оглядывался по сторонам, никогда он еще не был в таком странном месте. Вокруг расстилалась местность, больше всего похожая на фанеру: такая же светлая, плоская и безжизненная. Свет лился отовсюду, и Саша не смог увидеть его источник, сколько ни оглядывался. Он был совершенно один и не боялся, только испытывал легкое беспокойство. Саша нагнулся и рассмотрел почву: под ногами был мельчайший слежавшийся песок. Куда идти, он не знал, поэтому сел прямо на землю и стал смотреть на линию горизонта. Еще он подумал, что это и есть настоящий покой.
– Саша! – позвал его кто-то.
Он обернулся и увидел далеко позади себя какого-то незнакомого старичка в длинной белой рубахе и сандалиях на босу ногу. Он был лысоват, с головой, напоминающей не до конца обдутый белый одуванчик. На носу у него немного наискось сидели проволочные круглые очки. А длинная белая окладистая борода делала старичка похожим на Деда Мороза. Саша очень обрадовался, что есть хоть одна живая душа, с кем можно словом перекинуться. Он вскочил на ноги, крикнул что было силы:
– Дедушка! – и бросился к нему.
Старик медленно, как во сне или замедленном фильме, шел навстречу, бесшумно ступая по песку.
– Ты зачем здесь сидишь? Разве у тебя нет дома? – не шевеля губами, спросил он строго глухим голосом.
– А где мы сейчас? – Голос Саши чуть дрогнул, в нем появилось легкое беспокойство. – Я не помню, как здесь оказался.
– Тебе надо выбираться отсюда, и побыстрее, это место не для тебя!
Старик грустно посмотрел на Сашу и замолчал. И тут Саша покрылся холодным липким потом: неизвестно как, но он догадался, что старик – мертвый.
– Дедушка, ты не живой? – дрогнувшим голосом спросил Саша.
– Не сиди сиднем, – рассердился тот, – немедленно уходи отсюда!
– Куда же мне идти? – Саша растерянно оглянулся.
А когда повернулся к деду, то увидел на том месте, где тот стоял, клочок белого полупрозрачного тумана, который быстро таял в неподвижном воздухе.
– Дедушка, ты где?! – крикнул Саша, но вокруг было пусто и тихо.
Значит, сидеть на месте нельзя, но куда же идти? Все вокруг было совершенно одинаковым. Саша не отбрасывал тени, и не было возможности хоть как-то сориентироваться в пространстве. Он поступил немножко по-детски, закрыл глаза и покрутился на одном месте. Потом открыл и пошел в ту сторону, куда глядели глаза. В монотонном пейзаже ничего не изменилось. Идти было легко, но сколько Саша ни оглядывался, было совершенно невозможно понять, далеко ли он отошел от того места, где был раньше.
Через какое-то время он уже двигался бездумно, как автомат, и чувствовал, что на него накатывает непонятная усталость. Очень захотелось спать, и Саша плелся еле-еле, превозмогая желание лечь и погрузиться в сладкую дрему. На секунду он, не останавливаясь, прямо на ходу провалился в сон, а когда пришел в себя, то ужаснулся.
Теперь он шел по гнилому черному болоту, по узенькой тропинке, и сразу было видно, что по обе стороны лежит бездонная трясина, которая затаилась и ждет, когда он оступится. От испуга он стал терять равновесие и несколько секунд балансировал широко раскинутыми руками как неумелый канатоходец. С трудом удержавшись, Саша пошел вперед, упорно глядя только на желтую тропинку, стараясь не замечать зловеще пузырящуюся по обе стороны черную жижу.
Ему очень хотелось обернуться, но он удержался и смотрел только вперед, почему-то точно зная, что оглядываться не следует. А впереди, до самого горизонта, расстилалось черное болото, и тропинка казалась на нем светлой ниточкой, прилипшей к черному платку. Временами Саше казалось, что он слышит голос Ниночки, которая зовет его и просит вернуться. Ему тоже хотелось крикнуть, позвать, но в горле так пересохло, что он не смог выдавить из себя ни одного звука.
В квартире на Самотеке все было готово к выступлению. Но прежде, чем выдвигаться на боевые позиции, Швыров еще раз позвонил бабе Ванде. Дома на Сретенке никто не снял трубку. Скрипнула входная дверь, профессор с Карлосом уже вышли на лестничную клетку, а Юля и Алиса ждали его в прихожей у двери. Когда Швыров натягивал на себя куртку, украшенную красно-черным орнаментом, к нему подошел Грызлов и предложил взять с собой бочонок.
– Зачем он нам, для комплекта с курткой, что ли? – удивился Швыров, принимая от домового раритет.
– Пригодится, – ответил Грызлов, – от его звука нечисть расступается.
Миха выбил на бочонке пальцами свободной руки замысловатую дробь. Он вышел из квартиры последним, захлопнул дверь, и они с Алисой и Юлей сбежали вниз по лестнице вслед за Грызловым. Карлос и Серебряков накрылись облаком и растворились в воздухе.
К метро «Цветной бульвар» пришлось идти, преодолевая сильнейший ветер, поэтому Алиса взяла Грызлова на руки. Воздух был перенасыщен электричеством. Тяжелые массы черно-бурых облаков клубились друг над другом в мрачном небе и закручивались в гигантскую круглую тучу. Вдруг небо расколола белая молния, и в ту же секунду зарокотали громовые раскаты. После первой вспышки через мгновение полыхнула другая, третья, и все небо затрепетало непрерывными огнями. Грохот стоял как от работы тяжелых орудий. Пригибаясь как под обстрелом, Карлос и его партнеры под проливным дождем кинулись к входу в метро.
Алиса, Юля и Швыров, бежавшие первыми, беспрепятственной прошли сквозь турникет. Вдруг сзади послышался ужасающий грохот, как будто в металлический таз высыпали целое ведро гвоздей. Створки пропускного автомата сомкнулись, лязг усилился, и люди шарахнулись прочь, как стадо овец. Все понятно,
