— Ну, вот видите, ему же гораздо лучше, напряжение мышц уменьшилось.
А ей наплевать, уменьшилось или нет, и Толе наплевать. Главное, что ему плохо, и он не может ходить. И в глазах одна тоска. Теперь ещё пичкают антидепрессантами. Тоска не от лекарств проходит, а от нормальной жизни. От всех этих лекарств вовсе ходить перестал. Дома хоть как-то двигался.
Его тоска и на неё давит. Каждый день плачет. При нём держится, а выйдет из отделения — и выть хочется. От жалости и беспомощности. И всех, всех лежащих здесь, так жалко, и ничего изменить в их жизни нельзя. Что она может? Только молиться.
Как время пролетело, думает она, как исчезло. Думали — жизнь впереди, все только ждали её, а она взяла, да и кончилась.
О, это время! Оно неумолимо катит волны свои, смывая всё на пути. Ропщет, стонет, несмиренное смываемое, укоряя время в несправедливости. Но время одно — гонит, другое — вызывает. И приходит новое, молодое, отряхивает прах небытия, осматривается и понимает, что не так уж это плохо — быть.
Уходящее уверено, что всё, что после него, непременно будет хуже. А приходящее потирает руки, собираясь переделать мир, но не успеет, само вскоре оказавшись уходящим.
И всему — всем так хочется всё ощутить, испытать, изведать в этом вихре — урагане жизни.
О, ветер времени! О, ветер наслаждений! Сколько людей жаждали оседлать тебя. Поймать ветер, вскочить на лихого скакуна, на его тугую спину, вонзаясь пятками в крутые бока, ухватившись за распластанную дикую гриву, и гнать, гнать, мчать без конца и края, познавая полноту жизни и впечатлений.
И удавалось многим на миг вскочить в неустойчивое седло и взлететь. Но и мига хватало, чтобы иссушить седока, уничтожить его плоть и сбросить на землю белые кости в назидание ещё не вскочившим, но жаждущим. Но никто не назидался чужими уроками. Вон, выстроились миллионы с уздечками, с арканами, с жаждой, которую нельзя утолить.
Как-то Наталья Николаевна слышала в радиопередаче, что 67 % опрошенных ставят целью своей жизни — наслаждение и обогащение, напрямую их соединяя. Её ужаснули и цифра, и цель. Значит, стать человеком — такой нужды ни у кого нет.
Ветер меняет направление, а люди постоянны в своей жажде удовольствий.
Она отвлекалась на размышления, а потом снова молилась. Дома не успевала. А здесь, чтобы слёзы не лились из глаз, но они всё равно лились, с молитвой ещё больше.
Теперь она молилась и за соседей мужа по палате, за всех болящих и скорбящих.
— Спаси, Господи, — и перечисляла, — Василия Фёдоровича, Евгения Борисовича, Игоря, Анатолия. Потом докторов, сестёр, нянечек перечисляла, но за Татьяну — постовую медсестру — особо молилась, за доброго человека с другим чувством слова слетают.
Все в одной жизни живём, а друг к другу по-разному относимся. Один — жалеючи, а другой — только бы оттолкнуть.
В этот день её ждали три радости: дежурила Татьяна, и, вместо Игоря, лежал рядом с мужем новый больной. Анатолий Петрович шепнул, когда все ушли на обед:
— Он тоже от этого лечится, — щёлкнул себя пальцем по шее, — а так хороший мужик, умный, добрый, он врач-психиатр.
— Будет тебе теперь с кем наговориться, — оживилась Наталья Николаевна.
— Он Улицкую читает, одну книгу мне дал, только держать трудно, но я уже две страницы одолел. Мы с тобой читали: «Медеины дети». Но я снова начал.
— Это очень хорошо, что он читает, — скажет Наталье Николаевне доктор, когда она, уже попрощавшись с мужем, забежит на минутку в ординаторскую, — значит, потихоньку восстанавливается.
И ещё в отделении появилась новенькая нянечка, какая-то очень знакомая, Наталья Николаевна пригляделась к ней и даже спросила:
— Мы с вами никогда не встречались? Санитарка засияла ангельским личиком:
— Да нет, я вас не знаю.
Но Наталье Николаевне и голос её казался знакомым, и манера говорить.
— Она такая добрая, — похвалил Анатолий Петрович новенькую, — такая внимательная.
5. Колодец
Кто любит богатство, тот никогда не насытится.
И вдруг, словно не было ни ступеней, ни колодца, очутилась она в каком-то огромном пространстве. Только мелькнуло солнце над головой и исчезло. Надо бы испугаться, а ей не страшно, словно не с ней всё это происходит.
Странный свет, похожий на полумрак, но всё же дающий отчётливо видеть, особым образом высвечивающий предметы и переливающийся, то открывая, то закрывая перспективу.
И ещё — явное ощущение, что она здесь не одна, что рядом Кто-то — Невидимый, он находится за источником света, и можно только угадать его присутствие, но не разглядеть. И этот Кто-то не несёт ей угрозы. Это она тоже почувствовала. Огляделась: помещение меняло форму, становясь то бескрайним коридором, то неуловимых размеров залом, в котором стены лишь угадывались, постоянно меняя очертания. Она попробовала подойти к стене, стена отодвинулась, но потом упруго вернула женщину на прежнее место. Она подняла глаза и поняла, что стена совершенно прозрачна, как чистое стекло, а за ней ещё один громадный зал, чем-то похожий одновременно и на мебельный магазин, и на жилые квартиры.
Словно много-много семей объединились в одном стремлении — красиво жить, успевая за временем и модой. Их жилища, в которых они собственно и не жили, не оставалось времени, разделяли такие же прозрачные стены, но они не видели друг друга. В каждой комнате царил хаос, так бывает при переезде на новую квартиру. Всё происходило быстро, как при ускоренном просмотре. Выносили одно, заносили другое: кресла, диваны, шкафы, горки, компьютерные столы… Всё начиналось снова и снова и продолжалось бесконечно, хозяева квартир старели на её глазах. И, главное, она никак не могла понять, зачем они это делают, меняя одно на другое, пока не уловила сути. Это же прогресс: вон тот первый шкаф или подобный ему она видела в бабушкином дому, а вот эти — буфет и шифоньер похожи на те, что были у родителе. Ой, а вот точно такой диван мы купили с мужем, когда поженились… А это, наверное, уже из будущего, я такого не видела никогда… Может, они хотят быть впереди времени? — попробовала угадать она.
Она словно спрашивала у Того, кто был там, за источником света, но ответа не последовало.
Она напряжённо вглядывалась, пытаясь разгадать, зачем ей это видится. Особой страсти к мебели у неё не было. Конечно, хотелось когда-то и комфорта, и уюта, но возможности никогда не имели, да и жалели на это жизнь тратить: то в очередях люди отмечались годами, то блатом обзаводились. Это теперь — выбирай не хочу, а уже и не надо, да и не на что.
Вглядываясь, она заметила, что все эти люди, там, за стеклом, чем-то неуловимо похожи друг на друга. Разные, совершенно разные, а похожие. Выражением лица, — вдруг подумала она, не умея разгадать, какое же оно, это выражение.
6. Больница — мальчик
Меж мёртвых отыщи меня.
