Викторович распорядился:
— Сало, хлеб, бутылку водки!
Последнее в качестве подарка он возил Пашке Кривому, деревенскому бульдозеристу, который охранял его усадьбу. Успокоенная супруга сразу вспомнила о своих женских обязанностях и захлопотала возле стола. Перед мужем появились тарелка с картофелем, парной котлетой с ладонь, стакан крепкого чёрного чая. Плотно позавтракав, Иван Викторович отправился в коридор одеваться. Там из встроенного в стену шкафа достал тёплые кальсоны, спортивные брюки из плащовки, плотный литовский свитер с квадратными многослойными орнаментами, овчинный полушубок и меховую шапку. Ноги утеплил вязаными носками и валенками. Взял деревянную лопату с короткой ручкой, чтобы почистить снег возле гаража.
В дверях Елизавета Петровна сунула ему пакет с продуктами и пожелала:
— С Богом!
Как только Иван Викторович вышел из подъезда на свежий воздух, так сразу остановился в нерешительности. По сугробам бегала лёгкая вьюга, разбрасывая снежную пыль. Брызгалов представил, в какую метель она превращается в чистом поле за городом, где нет никаких препятствий, наверняка уже плотно засыпала шоссейку. Может, вернуться в квартиру и сегодня не испытывать судьбу? Он прислушался к себе. В груди усилилась ноющая боль, которая жёстко требовала. ехать.
Двенадцать лет назад в лаве, где работал Иван Викторович, обрушилась кровля. Сперва по забою пошёл страшный грохот, будто рядом падал с высоты и крушился айсберг. От удара дрожала земля, закачались, повалились стойки. Кровля и почва в лаве сошлись, расплющивая тела шахтёров. Для Ивана Викторовича исчезло время. Рядом с ним на рештаках оказались брёвна под два метра. Обычно, он ворочал двумя руками такие тяжести, но тут брал одной, словно спички, и подпирал кровлю над собой. Когда грохот прекратился и наступила тишина, Брызгалов лучом фонаря исследовал пространство. Со всех сторон его окружали кладки породы и угля, которые могли разобрать только горноспасатели. Со стороны завала тянуло прохладной струёй. Пока от вентиляционного штрека к нему поступал воздух, можно было жить. Лишь бы кровля не раздавила последние стойки, возле которых он стоял. Брызгалов поднял луч фонаря вверх и увидел над собой монолитный, без трещин, гладкий потолок. Его чернота на глазах ошеломлённого забойщика стала светлеть, будто кто-то приподнимал крышку шурфа и открывал небо. Сперва оно было мутным, потом серебристо-зелёным и опустилось вниз, растворяя стенки лавы. Иван Викторович глубоко, судорожно вдохнул и… потерял тело. Он оказался в каком-то необъятном пространстве и, словно свободная мысль, блаженно поплыл в нём. Потом в него проникла боль и стала рвать тело. Забойщик зашёлся криком и увидел себя забинтованным с головы до ног на больничной кровати. Перед ним стояла худенькая блондинка с жёлтыми крашеными волосами в завитках до плеч, лет сорока пяти, в белом халате. Как потом узнал Брызгалов, этой суровой на вид женщине пришлось штопать ему раны на лице, на голове, на спине и собирать кости раздроблённой чуть ли не в муку руки. Теперь хирург была довольна своей работой и с нежностью смотрела на ожившие глаза забойщика. Не удержалась, наклонилась и погладила бинты на его голове, похожей на белый арбуз.
— Как, голубчик, на том свете? — ласково спросила она.
Иван Викторович заморгал, не понимая, потом едва слышимым голосом недоуменно просипел:
— На каком?
— На том, откуда ты только что вернулся, — врач снова бережно прикоснулась к нему.
Он вспомнил глубокий серебристо-зелёный свет и сказал:
— Хорошо! Очень хорошо!
После больницы Иван Викторович уверенно вернулся в шахту, но долго не смог работать. К нему во сне и наяву стали приходить погибшие бригадники. Они подсаживались в «пассажире» — так называли подземный поезд, который развозил горняков по забоям. В лаве собирались около него в кружок и молча смотрели как бы с укором. Брызгалов не выдержал, уволился с шахты и пошёл в церковь служить пономарём. Однажды во сне увидел Дугу, своего бригадира. Тот взял его за руку, подвёл к какому-то бревенчатому деревенскому домику и сказал:
— Здесь живёт моя мать. Скоро она придёт ко мне. Возьми у неё икону.
Когда утром Брызгалов проснулся, вещий сон стоял перед его глазами, как живой. Но он не знал, где найти мать Дуги, даже как её зовут. Бригадир больше говорил о своей молоденькой жене, чем о матери. Иван Викторович решил положиться на волю Божью. Прошёл месяц, в церкви его нашла молодая женщина в чёрном платке. Она передала ему икону Спаса Нерукотворного с ликом, вписанным в нимб, и сказала, что мать её мужа, который погиб в шахте, перед смертью просила передать только пономарю городской церкви. Икона была в белой холщовой сумке, плотно завёрнута в бумагу. Когда Иван Викторович дома открыл её, то долго не мог прийти в себя — икона тринадцатого или четырнадцатого века. Он понял, что она попала к нему не случайно, что это промысел божий. Он стал с помощью иконы и специальных молитв лечить людей. После этого Елизавета Петровна места себе не находила, когда Иван Викторович доставал икону и молился. Сперва ругалась, а потом убегала в магазин или к приятельнице через дорогу. Видя большое недовольство жены, Брызгалов говорил, что в ней сидит бес, надо чаще бывать в церкви, избавиться от нечистого. Он тоже может помолиться. Но Елизавета Петровна в ответ махала руками, называла мужа чокнутым на почве религии. Боясь, что она ещё сожжёт икону, отвёз свою ценность на дачу и спрятал в комоде под бельём. Удивительно, после того, как он это сделал, воры стали обходить избушку.
Когда он подошёл к гаражу, то увидел, что снег наполовину завалил железные двери. Иван Викторович сунул лопату в пушистый сугроб. С дерева слетела к нему знакомая сорока, важно затопталась по краю крыши, поднимая и опуская длинный синий хвост. «Жанка!» — обрадовался Иван Викторович, переложил лопату в левую руку, а правой достал из кармана полушубка горсть золотистых хрустящих чипсов и рассыпал на снегу. Сорока камнем упала к лакомству и, не обращая внимания на человека, стала жадно и быстро склёвывать.
Иван Викторович расчистил площадку перед дверью, открыл гараж, в глубине которого зеленел УАЗик с новеньким металлическим корпусом. Двадцать лет назад Брызгалову, как кавалеру трёх орденов «Шахтёрская слава», продали эту вездеходную машину. Тогда-то он и купил прочный бревенчатый дом с огородом в пятнадцать соток. Землю засадил малиной, яблонями, вишней, чёрной рябиной, двумя кедрами. Пять соток оставил для картошки, овощей. Урожая хватало с избытком не только для супругов, но и двоих взрослых женатых уже детей.
Забросив лопату на заднее сидение, Иван Викторович завёл машину и выехал из гаража. Жанка к этому времени склевала все чипсы и просительно крутила хвостом на снегу, не улетая. Пришлось вновь запустить руку в карман, собрать остатки сушёного картофеля и бросить сороке. Красивая птичка испуганно взлетела, но, когда машина отъехала, спокойно вернулась к чипсам.
За городом мела позёмка. Снег пролетал через шоссейную дорогу, не задерживаясь на чёрной гладкой поверхности. Машина легко, без напряга крутила колёса. Только дворники судорожно сгребали на ветровом стекле мокрый песок. Перед водителем необъятно расстилалась просторная равнина с редкими зарослями елей и пихт, похожая на плохо выбритое мужское лицо.
В пяти километрах от города дорога стала подниматься круто вверх на Дунькин Пуп. Так шофёры звали вершину холма, похожего на выпуклый женский живот с круглой впадинкой. Въезжаешь наверх и спускаешься в природную чашу. Говорят, в тридцатые годы сюда кулаки привели ночью сельскую активистку, изнасиловали и зверски убили. С тех пор вершина стала носить имя бедной девушки, считалась проклятой. Здесь почему-то крутых бесшабашных водителей тянуло на полной скорости сойтись машинами лоб в лоб. На месте их гибели на обочине ставили кресты. Приходилось ехать по Дунькиному Пупу, как по холодному кладбищу.
Иван Викторович привычно взглянул на занесённые снегом, некоторые с зелёными свежими венками, сооружения, и положил ладонь на рычаг скорости. Впереди по бровке дороги торопилась странная мужская фигура, голая по пояс, в джинсах и в кроссовках, широко размахивая ру-ками, — марафонец на дальней дистанции. Брызгалов подъехал, притормозил, открыл дверцу и крикнул:
— Эй! Далеко собрался?
Мужчина, не отвечая и не останавливаясь, сходу прыгнул в кабину. Уселся и стал быстро руками сбрасывать с себя липкий снег, которым был весь закрыт. Иван Викторович только удивлённо покачал головой и включил скорость. Уазик выскочил из Дунькиного Пупа и покатился вниз. В салоне было тепло. Когда Марафонец освободился от снега, наделав под собой лужу, Брызгалов стащил с себя полушубок и
