Журнал «День и ночь» 2011–03 (83)

Средь вас, чужих, безлик, неслышен, нем я.
У вас Любовь и Смерть по своему календарю.
Я Вечный Жид, невидимый, как Время.
Мне страшно одному, и это я вам говорю.
Давно забыт, один на белом свете,
Тепла не жду, любви не жду, дорога далека.
Я, Вечный Жид, несу своё бессмертье
Туда, где в тёмной синеве кончаются века.

Юрий Годованец[45] Школа нелегальной красоты

Формула поста

Иногда я испускаю дым,
Иногда тоску я испускаю,
Что, как был, остался молодым,
Закоптился вечностью — лишь с краю…

Никаких фантазий и надежд!
В свете дня бессильна ночи масса.
Кто освоил звательный падеж,
Может — и в коптильне — жить без мяса.

Вдох и выдох

Война и мир… Хождение по мукам…
Отцы и дети… Слово о полку…
Давая волю Мухам-цокотухам,
Я тоже парю, жарю и пеку.
Кто виноват?.. Что делать?.. Есть вопросы —
Чтоб, отвечая за любовь-морковь,
Из песни Слово выбросить и вбросить —
Минуя промежуток — сразу в кровь!

«Пергаменты горят, а буквы улетают» —
Назад во тьму, к себе на облака.
И тот, кто жжёт, тот эту тайну знает,
Хранит её, единственный пока.
Сквозь сито лет проглядывают соты,
Мёд, воск, прополис, молочко, перга.
И в адском пламени есть умные пустоты
Для диссидентов кисти и пера.

Ты, кажется, ждала меня в берлоге
и горячо мечтала о скитальце.
Загривок холодит ошейник строгий,
мерцает драгоценный пульс на пальце.
Я не пойму — собака, или кошка,
иль здесь клубятся неземные змеи?
Меня ты нежно подожди немножко,
пока снимаю все твои камеи.
Была нелёгкой дальняя прогулка,
я долго брёл по кромке океана.
Чьё сердце тут колотится так гулко,
что тишина становится, как рана?
И снова я прикладываю к уху
стальной курок дыхательного нерва.
И мне даёт — ту и другую руку —
поцеловать Милосская Венера.

Зеницы под сенью

Солнце рвётся к нам из райской чащи,
Оставляя на колючках лет
Нестерпимый, яростный, сладчайший,
Изливающий Себя нетварный свет.
Это чудо вовсе не для сытых,
Зря толпится, тень роняя, плоть.
Как бы ни был близок преизбыток,
Не хватает мне Тебя, Господь!