Журнал «День и ночь» 2011–03 (83)

И как она на гриф гитарный легла, молчанью вопреки.
Замри… Не убирай руки…

Тайный гербарий

Память беседует с нами на мёртвой латыни.
Время куражится, наши эпохи листая.
Прах обращается в хлам, в сувениры — святыни.
Птица не помнит гнезда, уносимая стаей.

Колос не помнит зерна, из которого вырос.
Прошлое — сон. И его не поймаешь с поличным.
Память хрупка и прозрачна, как древний папирус,
Хоть долговечна, как он, и, как он, символична.

Память жестока и так своенравна. Но в паре
С ней — ускользающей, тающей и бесполезной —
Я собираю упрямо в свой тайный гербарий
Зёрна, колосья и птиц, что забылись над бездной.

* * *

У женщин должны быть дети и длинные волосы
Бывают, конечно, с короткими волосами.
Бывает даже, что вроде бы им идёт.
Но ведь короткие, согласитесь сами,
Это же вызов. А длинные — наоборот.

С детьми сложнее. Бывает, не вышли дети.
Их просто так не найдёшь, не купишь за деньги.
А надо платить всегда намного дороже —
Жизнью другой. И собою другою тоже.

Мир больше не бьётся на чёрно-белые полосы.
Становится проще. Или наоборот.
У женщин должны быть дети и длинные волосы.
Можете спорить. Но с верой не спорят. Вот.

Сомнамбула

Сомнамбула, спящий пророк,
Босыми ступнями по полу,
Крещенский не чувствуя холод,
Шагаешь в назначенный срок

Навстречу светилу. Очнись!
Твои небеса под запретом!
Ты тянешься вверх и при этом
Безудержно падаешь вниз.

Полёт твой не больше, чем сон.
Его траекторию зная,
Шумит голубиная стая,
Испуганно взмыв под балкон.

Но шаг безвозвратный вовне
Ты сделал — во сне, наяву ли —
И голуби шеи свернули,
Теряя твой след на Луне.

* * *

Когда темно в душе поэта,
Как тень, черны его стихи.
В них нет ни запаха, ни цвета,
Они пустынны и глухи.

И, многократно отражаясь,
В них черноточат злость и страх.
Земля холодная, чужая
Глядит на нас в его стихах.

Лишаясь музыки и света,
Всё гибнет, прикоснувшись к ней.
И тёмная душа поэта
Чем одаренней, тем страшней.