старик умер. Ни за что, глупо, должно быть, обгорел. И всех их я убил ни за что. И потерял Шейлу. Они окружили меня.
Он сказал, что что-то может упростить дело. Есть другие способы это дело упростить.
31
Дэн как будто проснулся. Не торопясь, прекрасно понимая, что он делает, он перелез через подоконник и изогнулся, чтобы протиснуться в приоткрытое окно. Далеко внизу он увидел горстку людей и испугался, что может упасть на них. Он перевернулся в воздухе как лягушка в неловком прыжке и врезался в асфальт.
Репортер Макс Клейн успел сделать свой лучший в жизни снимок, прежде чем полиция увезла труп. Через несколько дней его напечатал «Лайф». Это был прекрасный снимок.
Поль АНДРЕОТТА
УБИЙСТВО В АДСКОЙ ДОЛИНЕ
Поразительно, что в нашем обществе ценность человеческой жизни обратно пропорциональна числу жертв, вызываемых катаклизмами. Начиная со 2 сентября 1939 г. на земном шаре постоянно идет война в той или иной его точке. Ежедневно погибают тысячи людей, в том числе женщин и детей: их изуродованные трупы представляют для нас только статистику и в конечном счете перестают нас интересовать. Наш интерес снова пробуждается на короткое время, когда мы узнаем об очередной авиа— или железнодорожной катастрофе. Газеты знакомят нас с именами и краткой биографией погибших. А если речь идет о катастрофе меньших масштабов, например о несчастном случае в горах, в результате которого погибают четыре или пять человек, то краткое изложение обстоятельств их смерти и комментарий к их жизни вряд ли займут наше внимание более чем на сорок восемь часов. Что же касается смерти отдельной личности, то здесь все обстоит по-иному.
Стоит только случайному прохожему обнаружить в кустарнике обугленный труп мужчины или женщины, как эта новость начинает будоражить всю страну. Начинается РАССЛЕДОВАНИЕ. В течение недель, месяцев, а иногда и лет о ходе следствия постоянно сообщается в газетах в разделе происшествий. На следствие тратятся баснословные суммы, мобилизуются профессиональные способности судей, полицейских, жандармов и журналистов. Нарушается нормальное течение жизни многих свидетелей. Следствие, как спрут, опутывает своими щупальцами все социальные слои общества, отдавая различных людей на съедение толпы, на удовлетворение ненасытного и садистского любопытства публики. Общественность требует, чтобы ее держали в курсе хода следствия, ничего от нее не утаивая. Если же гласность запаздывает, это вызывает волну недовольства и возмущения. Складывается впечатление, что современный человек, оставаясь безучастным к массовой смерти, не может примириться с исчезновением отдельного члена общества, будь он мошенником, бывшим каторжником или проституткой.
Смерть отдельного индивидуума, убитого на большой дороге или на войне, гораздо ближе и понятнее нам, потому что завтра, кто знает, этим индивидуумом может оказаться один из нас. Смерть подстерегает нас за каждым поворотом, и мы знаем, что если жизнь насыщена опасностями, то современный мир еще добавляет к ним жестокость неопределенности и глупость случайности. Напротив, мы исключаем из нашей возможной судьбы сведение счетов, убийство на почве ревности или с целью ограбления. Эта жертва, вызывающая в нас жажду мщения, нас никак не касается и не имеет с нами ничего общего. В таком случае чем же объяснить наш пыл и фанатизм? Или наше рудиментарное сознание требует свершения Правосудия, что характерно для каждого цивилизованного человека? Хотя массовые преступления тоже имеют своих виновников, их опознание интересует нас не больше, чем волнует постигшая их кара. Быть может, это любопытство сравнимо с любопытством читателя детективного романа, страстного любителя таинственных загадок, не дающих ему сомкнуть глаз до рассвета, до тех пор пока он не раскроет тайну. Или речь идет о неумеренной жажде скандала, о тайной надежде, что журналисты что-то не договаривают, что есть вещи, которые не принято публиковать в печати и само предвосхищение которых доставляет наслаждение для ума?
Однако, в то время как миллионы людей со сладострастным вожделением следят за ходом следствия, для некоторых оно представляет порой прямую угрозу их существованию. Невинные жертвы следствия и его ошибок легко отдаются на растерзание общественного мнения, склонного к бездоказательным подозрениям и скорым на руку обвинениям. А разве может быть иначе, если среди них обязательно скрывается истинно виновный, с опасением ожидающий со дня на день своего неминуемого разоблачения?
I
МЕСТО ПРЕСТУПЛЕНИЯ
1
В течение многих лет, еще задолго до своего замужества, Николь Лаплас мечтала побывать в Бо- де-Провансе. Это место, о котором ей было известно совсем немного, так как у нее даже никогда не было открытки с его видом, необъяснимо, магически и непреодолимо влекло ее к себе. И объяснялось это не простым любопытством или предвкушением удовольствия от посещения места, обозначенного тремя звездочками; какая-то подспудная мысль, идущая из глубины ее подсознания, подталкивала ее к этому таинственному свиданию, убеждала в необходимости посетить то место, где жила, где носила пышные кружева и средневековый головной убор, украшенный лентами, другая Николь, о которой она прочитала в одной книге по археологии. На месте замка XV века, в котором жила другая Николь, сейчас лежат руины, а в ту далекую эпоху в замок могли быть приглашены (как сказано в книге) только дамы высшего сословия, с хорошими манерами и приятной наружностью. На празднество в замок съезжались трубадуры со всех средиземноморских провинций, и тишина теплых провансальских ночей нарушалась звуками музыки и поэзии. Самые пышные наряды, нежные звуки виолы и короны из павлиньих перьев предназначались для награды победителя, не считая прилива чувств и разгула плоти, доходящих до самой утонченной и изощренной жестокости. Случалось, что Николь отождествляла себя с прекрасной принцессой, муж которой, застав ее на супружеском ложе в объятиях одного молодого трубадура, приказал подать к столу в качестве изысканного блюда сердце ее любовника.
