довольно пестрым, от оранжевых до светло-бежевых оттенков (записал он позднее в рапорте), на ногах — кожаные сандалии с ремешками.
Аджюдан Мэзерак выпрямился и подошел к тирольской сумке. Он осторожно вынул из нее аккуратно уложенные вещи и положил их на землю рядом с собой: замшевую куртку с бахромой, ковбойскую сорочку, полотенце, предметы туалета, карту, школьную тетрадь. (Сменных трусов он не обнаружил.) На самом дне рюкзака он нашел то, что искал: документы, удостоверяющие личность.
Это был американский паспорт. Мэзерак медленно переворачивал листы большим пальцем. Девушку звали Кандис Страсберг, возраст — двадцать два года, адрес: Калифорния, Сан-Франциско, Гринвич-стрит, 531. Затем следовали страницы, покрытые печатями виз, последняя из которых была проставлена при въезде во Францию, в порту
Гавр, 11 июля. Взгляд Мэзерака на несколько секунд задержался на фотографии. И хотя какие бы то ни было сомнения полностью исключались, тем не менее было определенное различие между лицом убитой и лицом на фотографии, сделанной несколько лет назад. Волосы были длинными и пышными, с челкой, ниспадающей до бровей в стиле Жанны д'Арк, черты лица более детские, но главное заключалось во взгляде, навсегда стертом с лица жертвы. На снимке глаза ее блестели с ироничным задором, улыбающийся рот открывал два ряда ослепительно белых зубов, контрастирующих с загорелой кожей. «Бедная девочка», — подумал Мэзерак, закрывая паспорт.
Он продолжил осмотр содержимого сумки, открыв два глубоких боковых кармана. Сейчас он искал деньги, кошелек, бумажник, чековую книжку, аккредитивы. Он ничего не обнаружил и снова перевел взгляд на тело, чтобы проверить, не было ли карманов на юбке и блузке. Их не было. Тогда мысль об изнасиловании дополнилась мыслью о краже. Мэзерак снова аккуратно уложил вещи в сумку, думая, что дело не так просто, как казалось на первый взгляд. На самом деле у него не было никаких оснований так думать, не считая интуиции. В этот момент со стороны тропинки послышались голоса. Мэзерак взобрался на камень и увидел приближавшуюся группу людей. Он узнал прокурора Деларю и пошел к нему навстречу, чтобы помочь перелезть через каменные глыбы.
В Париже новость была передана на телетайпы в восемнадцать часов. Все главные редакторы столичных газет, не консультируясь между собой, решили поместить сообщение об этом заурядном преступлении на первых страницах своих газет. Двадцатидвухлетняя девушка, к тому же хорошенькая, американская туристка, путешествовавшая по Франции, обнаружена убитой на юге, в то время как в памяти людей еще не стерлось преступление в Люре и связанная с ним шумиха. Разве это не находка для 17-го августа, когда совершенно не о чем писать?
В последующие два часа телефонистки на коммутаторах были выведены из дремоты возбужденными голосами. Столичные корреспонденты не успевали отправиться на место происшествия до верстки очередного номера, и, хотя на участке в Сен-Реми не могли многого сказать, они были благодарны любой информации: им нужно блюдо, а соус они всегда сумеют приготовить. Уже вырисовывался сенсационный заголовок: СМЕРТЬ В АДСКОЙ ДОЛИНЕ. Журналисты, вырванные из «дольче вита» этого бесконечно длинного уик-энда, скрипели перьями по бумаге. «Место, где рок принял образ дьявола, имеет определенное название: Адская долина…» — писал один. Другой описывал ланды, ароматические растения и стрекоз, чье пронзительное пение сопровождало жуткий конец американской студентки. Третий напоминал о том, что именно в этом месте, где едва различимые тропы окружены каменными гигантами, у подножия меловой скалы Мистраль убил Мирей. Он сознательно не назвал Сент-Мари-де-ля-Мер, лежащий в семнадцати километрах от Бо, но кто обратит на это внимание? Ведь надо же чем-нибудь заполнить пять страниц газеты…
В то время, когда первые парижские газеты достигли провинции, триста шестьдесят военных, размещенных на базе в Салоне — численный состав трех рот, — были доставлены на грузовиках на место убийства. Командир эскадрона Кампанес, командующий тактической группой, взялся за проведение операции по прочесыванию территории. В его распоряжении находились также летчики из Салона и три полицейские собаки: Рид, Истар и Стикс, сопровождаемые своими хозяевами. Стоя на краю тропинки, разложив на скале карту местности, командир эскадрона отдает приказы офицерам и унтер-офицерам, собравшимся вокруг него. Его приказы точны и лаконичны, а его манера немного хорохориться делает его больше похожим на кавалерийского офицера, чем на энергичного и добросовестного офицера жандармерии. Позднее он признает, что ничто не обязывало его принимать такое активное участие в этом деле, особенно в его начале.
«Мои подчиненные обладали необходимым профессионализмом, чтобы выполнить эту работу». Но он предвидел, и не без основания, что пресса придаст особый характер убийству иностранной туристки: на нем висело еще также дело в Люре. Кроме того, его не оставляла смутная тревога о том, что в один прекрасный день Вашингтон потребует от Парижа отчет за это убийство. Все эти причины побуждали его лично следить за ходом операции во избежание малейшего недочета или халатности.
Когда военные отправились в путь, солнце уже поднялось над Ком, высокой горой округлой формы, доминирующей над Альпийским массивом. Вся долина превратилась в настоящее пекло. Ничего не произошло до 10 часов 20 минут, когда ученик пилота Ламуре проинформировал сержанта о том, что он обнаружил на дороге в двухстах метрах от убийства некий инструмент, по форме напоминающий острие пики и который он считает острием гарпуна, используемого при подводной охоте. Чистый и сверкающий металл и незатупленный, острый конец заставляли думать, что этим орудием никогда не пользовались. Приблизительно в четырнадцать часов жандарм Дельпеш обнаружил в свою очередь палку из миндального дерева, имеющую шестьдесят сантиметров в длину и пять сантиметров в диаметре, один конец которой был тщательно обточен ножом: на нем были отчетливо видны коричневые пятна, которые могли оказаться пятнами крови, равно как и иметь любое другое происхождение. (Позднее лабораторный анализ показал, что это были действительно пятна крови, но их слишком незначительное количество не позволило определить, идет ли речь о крови человека или животного; кроме того, экспертизой было установлено, что палка была обточена за восемь иди двенадцать дней до убийства.)
В то время как изнуренные жарой люди продолжали свои поиски, разбившись на две группы, сержант Мэзерак уже в третий раз допрашивал Клода и Николь Лаплас. Невзирая на их протесты, он попросил их остаться в распоряжении жандармерии по крайней мере до вечера понедельника: они смогут за ночь добраться до Парижа.
Аджюдан был удивлен тем обстоятельством, что из множества направлений Клод Лаплас выбрал именно то, которое прямо привело его к трупу. Что мог на это ответить Клод? Чистая случайность… Да, его жена не пошла с ним, оставшись сидеть на камне. А разве он сам не устал? Да, устал, но при виде хаотического скопления скал его охватило почти детское желание взбираться на них и перепрыгивать с одной на другую. Может ли он сказать, чем они занимались в предшествующие дни? Разумеется. Они выехали из пансионата Калеллы де Палафрюгель утром 16 августа, в одиннадцать часов. Около шести часов вечера они переехали границу. Отвечая на вопросы, Клод думал о том, что, когда в следующий раз наткнется на труп, он остережется сообщать об этом кому бы то ни было.
В шестнадцать часов командир эскадрона Кампанес дал приказ прекратить прочесывание, продолжавшееся уже в течение семи часов на площади, превышающей три тысячи гектаров, и не принесшее видимых результатов. В то время как рядовые жандармы не спеша рассаживались по грузовикам, офицеры заняли места в двух машинах и направились в сторону Тараскона.
В старом Дворце правосудия, занимающем северную часть здания мэрии, прилегающего к замку, суровый фасад которого уже в течение четырех веков отражается в быстрых водах Рона, судья Суффри знакомился с заключением аутопсии. Смерть действительно наступила в результате удушения, а удары по голове и в левый висок серьезной опасности для жизни не представляли. Смерть наступила 15 или 16 августа, точнее определить дату смерти не удалось из-за разложения трупа, особенно генитальных органов, вызванного сильной жарой, что также не позволило установить, имело ли место изнасилование.
Жерар Суффри был назначен в Тараскон два года назад, это был его второй служебный пост. Ему было сорок два года, и он был уроженцем севера, точнее, города Лилля. Высокого роста, с большими руками, с волосами, подстриженными ежиком, он всегда немного сутулился, а сильная близорукость вынуждала его носить очки с толстыми стеклами. Если прокурор Деларю не колеблясь поручил ему вести
