Щенки Земли

Мордикей снова чувствует себя хорошо, и планы пока не пересматриваются. Исчерпал все свои способности вести летопись ничтожного человека. Теперь только выжидаю.

Позднее:

Половина третьего акта. Вещь фантастическая.

^{21 июня}

Это фантастика, и она готова.

Многое, конечно, надо пересмотреть, но она уже сделана. Поблагодарить бы…

Кого? Августин говорит в своей «Исповеди» (1, 1): «Может случиться, что проситель обращается к кому-то другому вместо того, к кому намеревался, не ведая об этом». Подобное в искусстве равно опасно, как и в магии. Но если за Аушвитц следует благодарить дьявола, то пусть уж будет написано черным по белому, что я благодарю его и отдаю ему должное.

Я пишу это далеко за полдень. У меня еще есть некоторый запас времени до ужина, поэтому я подумал, что могу сделать несколько предварительных набросков, чтобы показать, сколь внушительной может оказаться ноша этого повествования, если вечер будет заполнен событиями, которые он обещает, даже наполовину.

В первые головокружительные минуты после того, как написал последнюю реплику «Аушвитца», — когда я внезапно почувствовал, что больше не в состоянии выносить эти голые стены, изобилующие более неприятными намеками, чем любые каракули тестов Роршаха (не они ли были тем экраном, на который я проецировал следующие один за другим образы моей зловещей комедии?), — я блуждал по хитросплетению подземных коридоров и случайно забрел в сокрытую сердцевину этого лабиринта, по крайней мере, столкнулся с его Минотавром — Хаастом. У него самого голова шла кругом от предвкушения невероятного, и он пригласил меня составить ему компанию в посещении маленького храма, находившегося четырьмя уровнями ниже, который совсем недавно использовался для постановки «Фауста», а нынешней ночью должен был стать подземной пещерой для торжественных тайных обрядов.

— Переживаете? — спросил он, хотя в действительности это был не вопрос, а констатация факта.

— А вы нет?

— В армии человек приучается жить в мире с переживаниями. Кроме того, будь вы уверены, так же как я, в исходе… — Он слабо улыбнулся, подчеркивая уверенность, и жестом пригласил меня в лифт. — Нет, настоящие переживания не начнутся до тех пор, пока известные чиновники в известных кабинетах Пентагона не услышат о том, чего я в конце концов добился. Нет нужды называть имена. Широко известно, что за последние двадцать лет малюсенькая, но сильная клика в Вашингтоне пустила на ветер миллионы и миллиарды долларов налогоплательщиков, чтобы направить нас во Внешний Космос. Тогда как необходимо досконально изучать Космос Внутренний. Затем, видя, что я не беру наживку: — Должно быть, вы задаетесь вопросом, что я понимаю под этим выражением «Внутренний Космос»?

— Оно очень… будоражит мысль…

— Это моя собственная идея, и она имеет отношение к тому, о чем я говорил с вами на днях, касаясь материализма современной науки. Видите ли, наука принимает только материальные факты, тогда как у фактов Природы всегда две стороны — Тело и Душа. Тело есть продукт тьмы, темной земли, и в алхимии это именно то, что должно быть отбелено, то есть сделано таким белым, как обнаженный сверкающий меч, — как бы пытаясь найти эфес этого меча, его руки делали хватательные движения, но скорее это была чисто ораторская жестикуляция. — Сейчас ученый- материалист утрачивает это основополагающее понимание, и поэтому все его внимание направлено на Внешний Космос, тогда как алхимик всегда осознает важность командной работы Тела и Души, и поэтому он, естественно, более заинтересован во Внутреннем Космосе. Я мог бы написать об этом целую книгу… если бы только обладал вашим даром слова.

— О, книги! — сказал я, торопясь окропить холодной водой начавшие распространяться ароматы. — Есть множество более важных вещей, чем книги. Как говорится в Великой Книге: «Нет конца писанью книг». Жизнь действия может внести более весомый вклад в общество, чем…

— Мне нет нужды слушать то, что вы скажете, Саккетти. Я провел свою жизнь не в какой-нибудь башне из слоновой кости. Но тем не менее та книга, которая у меня на уме, могла бы стать не каким-то ординарным довеском к литературному хламу. Она могла бы дать ответ на многие вопросы, которые беспокоят по-настоящему мыслящих людей нашего времени. Если бы вы внимательно просмотрели несколько заметок, которые я набросал?..

Видя, что он не намерен отступать, я с недовольным великодушием оставил ему надежду:

— Возможно, это будет интересно.

— И может быть, вы сможете посоветовать мне, как их улучшить. Я имею в виду, сделать более понятными для среднего читателя.

Я кивнул с унылым видом.

— А может быть…

От последнего поворота винта этого орудия пыток для кончиков пальцев меня избавило наше прибытие к входу в святая святых одновременно с доктором Эйми Баск.

— Вы чуточку рановато, — сказал ей Хааст. При виде Баск его дружелюбие готовой к залпу ракетной батареи втянулось обратно в контейнер, словно улитка в раковину.

Она была в костюме, таком сером и строгом, что напоминала плоского червя, безбрового, неколебимо поднявшегося на своих железных ходульках, готового ринуться в бой.

— Я пришла проверить оборудование, которое будет использовано в этом сеансе. С вашего разрешения?

— Там уже работают два эксперта-электронщика, которые просматривают каждую цепь. Но если вы полагавте, что они нуждаются в вашем совете… — Он неуклюже поклонился, и она прошествовала в театр впереди него, элегантно отдав честь.

Задники для первого и последнего актов «Фауста» еще не были сняты; вздымавшиеся вверх книжные полки и затененные лестницы служили теперь декорацией заднего плана для новой драмы. На аналое, искривленном наподобие крыльев взлетающего орла или ангела, лежал толстый фолиант в кожаном переплете, настоящая книга, а не просто раскрашенный холст. Она была раскрыта на всю ширину аналоя на страницах с точно такими же небрежными кабалистическими закорючками, какие я заметил на письменном столе Мордикея, но было это продолжением театральности или некой прагматической и сакраментальной значимостью, сказать не берусь.

Все это очень хорошо гармонировало с традиционными представлениями «Фауста»; однако элементы, добавленные к ним, казались более подходящими для современного фильма ужасов, может быть для какой-нибудь паршивой поделки в духе японской версии Франкенштейна Здесь были барботёры, рассортированные по цветам, подобные гигантским украшениям рождественской елки, и то, что могло быть останками списанного военного телескопа, интроспективно сфокусированного более толстым концом на доски пола. Были здесь целая батарея дисков настройки и индикаторных моргалок, а также крутящиеся бобины лентопротяжных механизмов как дань уважения культу Кибернетики. Но отражением счастливейших минут вдохновения создателя этой установки была пара модифицированных сушилок для волос, из которых, как из рогов изобилия, пышно расцветали электрические спагетти Два инженера из АНБ инспектировали перепутанные внутренности этих безупречных маленьких смертоносных медуз из оранжевого пластика с хромированными накладками, а Епископ внимательно наблюдал за ними, чтобы предупредить возможное богохульство по отношению к электронным цепям. Увидев Баск, они кивнули ей.

— Ну? — спросила она. — Как наши черные ящики? Будут они превращать все, что соприкоснется с ними, в золото?

Один из инженеров натянуто улыбнулся: