вонючей своей блевотины... Ах, паскуда, ах, какая паскудина... Не смог хлопнуть этого недомерка! Наверняка начал деньги требовать, на деньгах и погорел!
Сам того не подозревая, Огородников попал в самую точку, видимо, хорошо знал Воблу. Уж если тому приходилось кого заваливать, то он всегда, всегда при этом старался с жертвы еще и деньги получить. До сих пор удавалось, а теперь вот сорвалось. Получил вилы в бок.
И поделом.
Теперь Петрович...
Будет Петрович молчать?
Не будет Петрович молчать. Последний их разговор, который Огородников помнил до последнего слова, убеждал его твердо и окончательно — заложит Петрович. Не из слабости, не из страха и желания смягчить свою вину, нет, заложит спокойно и убежденно. А если посадят, он еще и руку приложит, по уголовным своим каналам пустит слух — за что сидел Огородников первый и единственный раз в своей жизни, за малолеток сидел. И жизнь после этого у Огородникова начнется еще та...
Вывод?
А вывод может быть только один...
Эту мысль Огородников додумать не успел — зазвонил телефон.
— Илья Ильич? — раздался в трубке вкрадчивый голос.
— Ну?
— Простите, я разговариваю с адвокатом Огородниковым? — Голос оставался таким же вкрадчивым, но потянуло, потянуло из трубки холодом. Понял Огородников по тому, как выстроены слова, как непробиваемо спокоен остался собеседник после его грубоватого «Ну?», как неуязвимо выстроил он свой второй вопрос...
Это была натасканная чиновничья цепкость.
— Да, это я, — сдержанно произнес Огородников, давая понять, что звонок неуместен, что он занят и рассчитывать на долгий разговор собеседнику не следует. Однако на того холодный тон, похоже, не произвел ровно никакого впечатления.
— О! — радостно закричал он в трубку. — Наконец-то! Несколько дней пробиваюсь к вам, Илья Ильич, и все никак, все никак! И вот, услышав ваш голос, я понял, что день мой начинается не самым худшим образом! Видите ли, когда звонишь по какому-то номеру...
— Простите, вы кто?
— Я не представился? Какой ужас! Какой кошмар! Это моя вина! Простите, великодушно, но этому есть объяснение. Когда я звонил вам несколько раз на день, я мысленно так часто представлялся вам, что решил, будто уже и в самом деле...
— Так кто же вы?
— Фамилия моя Пафнутьев. Зовут Павел Николаевич. Да, правильно, я не оговорился, Павел Николаевич Пафнутьев.
— Слушаю вас, Павел Николаевич.
— Работаю я в прокуратуре. Начальником следственного отдела. Вы меня хорошо слышите? — спросил Пафнутьев, уловив на том конце провода какой-то невнятный звук.
— Да, я слышу вас, Павел Николаевич. — В голосе Огородникова не осталось никакого величия и недоступности. Впрочем, какое величие, в его голосе не осталось ничего. Мертвый, без всякого выражения голос.
— Повидаться бы, Илья Ильич! — продолжал радостно кричать в трубку Пафнутьев.
— Всегда рад.
— Как у вас сегодня со временем? — спросил Пафнутьев со всей уважительностью, но это нисколько не утешило Огородникова, он и сам неплохо владел подобными канцелярскими оборотами. За всей этой показной обходительностью, как камни в траве, таились жесткость, непреклонность, а то и самая обыкновенная угроза, причем не показная, настоящая угроза.
— Как всегда, Павел Николаевич, как всегда. — Огородников справился с неожиданностью, взял себя в руки и вписался в разговор, с трудом поймав нужную нотку. Теперь он готов был говорить долго, подробно и бестолково.
— В каком смысле?
— В том смысле, что со временем тяжело, более того, времени у меня вовсе нет.
— Совсем-совсем? — удивился Пафнутьев.
— Павел Николаевич, давайте откровенно. — Огородников решил, что небольшая разведка не помешает. — По телевидению все городские новости начинаются и заканчиваются сообщениями о кошмарном убийстве, которое произошло несколько дней назад. Начальник милиции докладывает обстановку. Объявили, что не сегодня завтра выступит представитель прокуратуры... Уж не вы ли это будете?
— Вполне возможно.
— Вот видите... Опять же, всем в городе известно, что работает московская группа. И на фоне всего этого вы хотите со мной встретиться. Позвольте вопрос...
— Позволяю, — быстро ответил Пафнутьев.
— Спасибо. Так вот вопрос... Я могу чем-то помочь в вашем расследовании?
— Надеюсь, Илья Ильич, очень на это надеюсь.
— Значит, разговор пойдет об этом преступлении?
— Да, — сказал Пафнутьев и замолчал, понимая, что такая краткость на грани хамства иногда действует сильнее любых доводов.
— Я каким-то образом связан с этим делом?
— Как знать...
— Ну что ж... — Огородников помолчал, делая вид, что выкраивает, мучительно выкраивает в напряженном своем графике часок для Пафнутьева. — Ну что ж... Давайте завтра, а? Годится? После обеда, где-нибудь к концу рабочего дня, а? Меня бы это вполне устроило... Утром процесс, потом прием... — Видя, что Пафнутьев молчит, Огородников невольно впал в многословие.
— Сегодня в два часа я буду у вас, — сказал Пафнутьев. — Если вы, конечно, не возражаете.
— Видите ли, Павел Николаевич... Вы ставите меня в сложное положение...
— Мы все сейчас в сложном положении, — горестно заметил Пафнутьев. — Что делать, что делать.
— Все... Это кто? — Голос Огородникова впервые за весь разговор предательски дрогнул, и стало ясно, что его твердость — это всего лишь умение владеть собой, что на самом деле он если и не в панике, то достаточно близок к ней.
— Работники правоохранительных органов! — весело закричал Пафнутьев. — Вы же юрист, насколько я понимаю? Я тоже юрист, и все мы, юристы, озабочены — как бы изловить неуловимых бандитов.
— Простите, но я адвокат. — Огородников нащупал лазейку в доводах Пафнутьева. — И если вы изловите этих неуловимых... То мы с вами окажемся по разные стороны баррикады. Я буду их защищать...
— Вы уже с ними об этом договорились?
— Что вы, что вы! — запротестовал Огородников, но был, был в его словах ужас — от одного только пафнутьевского предположения. — Я имел в виду вообще, в принципе... Вы следователь, я адвокат, защитник...
— Защитником вы будете в зале суда, — жестко сказал Пафнутьев. — А как гражданин, обязаны ответить на вопросы следствия сейчас. Есть основания полагать, что ваши ответы могут оказаться большим подспорьем для следствия.
— Вы полагаете, что...
— Да. — В голосе Пафнутьева прозвучала улыбка. — Да, Илья Ильич. — Значит, до встречи?
— До встречи, — вздохнул Огородников и, хотя разговор был окончен, он не решился положить трубку первым, лишь услышав частые короткие гудки, осторожно положил трубку. После этого вынул платок, вытер взмокшую шею, механически провел ладонью по лбу и со стоном вздохнул. — Дела, — протянул он вслух, — дела, Илья Ильич... Петрович на крючке, Афганец мертв, Вобла борется за жизнь... Надо бы и тебе, дорогой,
