— Сон в руку.
— Что ты хочешь сказать? На что намекаешь?
— Ни на что, Жора, — устало проговорил Пафнутьев. — Ни на что намекать просто нет сил... Говорю открытым текстом — труп.
— Третий?!
— Я не считал, Жора... Может быть, и третий... Не помню.
— Ну, как же, — Шаланда всерьез принял ерничество Пафнутьева, — сам хозяин, Объячев, бомж... А теперь кто?
— Строителей в доме помнишь?
— Что, оба?!
— Нет, один. Второй исчез.
— А мои ребята...
— Очень хорошие ребята. Они всем понравились. Спокойные, рассудительные, по ночам не шумят, отдыхают.
— Упустили?!
— Не то чтобы злонамеренно, но если взглянуть на суть происшедшего... То да, я с тобой согласен. Упустили.
— А ты уж и рад? — обиделся Шаланда.
— Мы тут просто все падаем от веселья... Сильный удар сзади по голове. Потом убийца завернул труп в одеяло и засунул под кровать. Там его Худолей и нашел.
— Что-то подозрительно часто твой Худолей возникает во всех дырах, — проворчал Шаланда, чтобы хоть как-то скрасить досаду.
— Бессонница у него, — еще раз куснул Пафнутьев. — Сказать ему, чтоб не возникал?
— Да ладно тебе, — Шаланда, наконец, проснулся. — Что требуется?
— Облава.
— Кого ищем?
— Вулых Васыль Мирославович. Тридцать пять лет. Прописан... Записывай, — и Пафнутьев тут же, не поднимаясь с кровати убитого, продиктовал Шаланде все, что успел к этому времени узнать об исчезнувшем строителе. — Худощав, небрит, светлая щетина, рост около ста семидесяти, не больше, невысокий такой паренек. Одет, как может быть одет житель Западной Украины на заработках в средней полосе России. Нечто мятое, заношенное, может быть, спортивное.
— Кроссовки, — подсказал Худолей.
— Вот Худолей подсказывает, что на нем должны быть кроссовки.
— Светлые с голубой полоской поперек.
— Светлые с голубой полоской поперек, от шнурков вниз, — послушно повторил Пафнутьев, прекрасно понимая, как корежится Шаланда от одного только упоминания имени эксперта. — Худолей вот добавляет... Не исключено, что кроссовки надеты на босу ногу.
— Убегая, надел, наверное, носки, — проговорил Худолей. — Холодно, все-таки. Это он в доме расслабился. И это... Вещи, при нем должны быть вещи, — напомнил он Пафнутьеву.
— Худолей говорит, что при Вулыхе должны быть вещи — рюкзак, спортивная сумка... Маловероятно, но не исключен чемоданчик.
— Вряд ли, — протянул Худолей. — Чемоданчиками нынче уже не пользуются. Страна проехала чемоданчики.
— О боже, за что?! — простонал в трубку Шаланда.
— Худолей говорит, что надо бы взять под контроль вокзалы, аэропорт, автостанции, — продолжал куражиться Пафнутьев.
— Скажи своему Худолею... Скажи Худолею, — закипел Шаланда. — Знаешь, что скажи...
— Может, я ему трубку передам?
— Скажи, чтоб не учил ученого, а съел... Он знает, что нужно съесть, — сдержался в последний момент Шаланда и положил трубку.
Солнце поднялось над кромкой леса и сквозь продолговатое окно у самого потолка проникло в подвальную комнату. Не такая уж она оказалась и подвальная — окно есть, воздух свежий, тепло и тихо. Неплохо устроились строители, если уж хватило у них терпения, не получая денег, продержаться здесь больше года. Солнечный квадрат мерцал на противоположной от окна стене, создавая в комнате красноватые сумерки. Висящая на шнуре лампочка оказалась как раз в солнечном луче, и тоненький раскаленный волосок можно было различить на фоне темной стены.
— Что же здесь произошло этой ночью? — бормотал Пафнутьев, в который раз оглядывая пустоватую комнату. — Что же здесь все-таки произошло?
— Понимаешь, Паша, я мог бы сказать, — Худолей присел на кровать напротив. — Объяснение, вроде бы, напрашивается само собой — напились, подрались, один изловчился другого чем-то по затылку садануть, а увидев, что приятель мертв, дал деру. Но мы не можем, Паша, не имеем права не учитывать других событий, которые разгулялись в этом злобном доме. Убит хозяин, причем убит многократно, повешен бомж, или сам повесился от безысходности существования. Перед нами лежит бедный строитель с расквашенным затылком. Это что — все случайности, или тянется цепочка, неразрывная, прочная, с намертво сцепленными звеньями?
— Для случайностей слишком много закономерностей, — пробормотал Пафнутьев слова не совсем понятные, но обладающие какой-то неуловимой убедительностью.
— Ты думаешь? — переспросил Худолей, пытаясь понять скрытый смысл пафнутьевских слов. — Вообще-то да, — согласился он, и невозможно было догадаться — действительно ли осознал глубину мысли Пафнутьева или же просто решил не перечить начальству.
— Знаешь, я не удивлюсь, если еще будут трупы, — сказал Пафнутьев слова, более понятные.
— Я тоже, — быстро согласился Худолей. — Даже удивлюсь, если на следующее утро обнаружится, что все живы.
— И кого бы ты определил в кандидаты?
— Даже и не знаю. Ум меркнет. Если бы ты у меня об этом же спросил вчера... Строителя, — Худолей кивнул на труп, — я бы ни за что не назвал. Они были вне игры. У них нет здесь ни имущественных надежд, ни затронутого самолюбия, ни путаных отношений с кем бы то ни было... И вот, пожалуйста. А что этот странный тип по фамилии Вьюев? На каких ролях он здесь?
— Если помнишь, Андрей задержал его в первый же вечер, когда он пытался бежать с документами. Объячева терпеть не может, тот его попросту ограбил. Мог ли он убить Объячева? Мог. Мог ли Вьюев желать ему смерти? А он этого и не скрывает. И еще одна пикантная подробность... Маргарита — бывшая подружка Вьюева. Объячев в свое время, лет двадцать назад, увел ее у Вьюева. О чем, как заверяла меня Маргарита, никто не жалел. Вьюев вздохнул освобожденно, она вздохнула с облегчением, а Объячев перевел дух с чувством глубокого удовлетворения.
— Кто тебе так трепетно рассказал про их вздохи?
— Маргарита.
— Но ты же знаешь, насколько это условно, насколько это не так, насколько это чисто бабье понимание случившегося? — Худолей так посмотрел на Пафнутьева, будто всерьез изумился его легковерности.
— Конечно.
Пафнутьев прекрасно представлял себе, как все могло произойти. Прекрасный юноша Вьюев, прекрасная девушка Маргарита, между ними кое-что завязывалось, перед ними открывалось, как они были уверены, прекрасное будущее, и, казалось бы, нет ничего в мире, что могло бы им помешать. Но, оказывается, есть в мире нечто такое, что помешать могло, — Объячев. Уверенный в себе, веселый, с явно выраженным авантюрным характером и потому кажущийся ярким и победоносным. Вполне возможно, что он не был потрясен Маргаритой, но ему всегда была важна победа, любая — над обстоятельствами, над людьми, над чем угодно. Вьюев — его друг или, скажем, добрый приятель, во всяком случае, они были знакомы до того, как появилась Маргарита. И он ее увел. Ни она, ни более слабый Вьюев не могли этому противостоять. Сейчас Маргарита говорит, что они и не хотели противостоять, оба согласились с тем, что произошло. Но это толкование сегодняшнего дня.
