летопись», проводятся Кацкие краеведческие чтения. До тех пор пока в Мартыново действовала девятилетняя школа, с 5 по 9 класс преподавался специальный предмет – Кацковедение, который подразделялся на несколько разделов: «Кацкая речь», «Географическое кацковедение», «Этнографическое кацковедение», «Историческое кацковедение». Затем в процессе модернизации образования девятилетка была преобразована в начальную школу, а методические разработки перешли в распоряжение музея.
«Кто же такие кацкари? Ответить на этот вопрос можно по-разному. Прежде всего, кацкари – жители бассейна реки Кадки, протекающей на западе Ярославской области по территории современных Некоузского, Мышкинского и Угличского районов. В старину здешние места назывались так же, как и река: волость Кадка, Кацкий стан.<…>Наука же общности людей, подобных кацкарям, называет по-разному: территориальная группа, этнотерриториальная группа, малая этнографическая группа, малая этническая группа, субэтнос», – это цитата из учебника по кацкой этнографии, изданного при финансовой поддержке гранта губернатора Ярославской области в сфере культуры и искусства за 2008 год [165] . А еще в 2001 г. автор учебника, глава и идеолог движения кацкарей С. Н. Темняткин, был награжден областной премией имени А. И. Тихомирова в области профессиональных интересов, сбора и анализа краеведческих материалов, музейной культурологии и фольклора [166] , в 2004 – стал лауреатом премии Международного благотворительного фонда имени академика Дмитрия Сергеевича Лихачёва, в 2005 году – Сергей среди дипломантов Национальной общественной премии «Серебряный голубь» [167] .
Субэтносы, объясняет далее С. Н. Темняткин, отличаются от основного русского населения, кто диалектом, кто обычаями, кто вероисповеданием, «а кто и… ничем!» «У русского народа субэтносов не один десяток: горюны, затундренные крестьяне, казаки, карымы, кержаки, колымчане, мещера, однодворцы, подеи, поморы, пушкари, сибиряки, сицкари, цуканы, ягуны». И разъясняет: «Пушкари, например, проживающие во Весьегонском районе Тверской области, так себя называют потому, что когда-то принадлежали помещикам Мусиным-Пушкиным [напомним, что это пишется в начале XXI века –
А вот этого как раз этнографы не пишут. Пример позаимствован из академического издания «Русские», где в главе «Этнографические группы» раздел «Русские северной зоны» завершается обзором территориальных групп, формирование которых было связано не с этноконтактами, а с другими обстоятельствами. Общего названия для этих – неэтнических процессов – пока не существует. Их можно было бы назвать социальными, но и это будет не вполне точно. Приведем соответствующую цитату целиком: «Формирование еще нескольких небольших местных групп не было связано с этноконтактами. В языковом отношении на юго-западе Европейского Севера отличалась группа ягутков (ягунов), по происхождению связанная с бурлаками Волги. «Яго» вместо «его» и «кагоканье» («каго») – черты бурлацкого говора, проникшего в Череповецкий, Белозерский и Кирилловский уезды Новгородской губернии. В Череповецком уезде ягутки были известны и в XIX – начале XX в. Такая группа населения – профессионального происхождения, связанного с бурлацкими занятиями и получившая свое название от прозвища. Бурлацкие занятия дали название еще одной группе – древнейшим русским поселенцам в Малмыжском уезде Вятской губернии – гагарам, также названным по своей кличке в народе (Зеленин, 1913. С. 417, 441–464; Максимов, 1876. С. 300). По самоназванию были известны пушкари – крестьяне помещиков Мусиных-Пушкиных в Весьегонском уезде Тверской губернии. Это название произошло от их владельческой принадлежности, ибо по языку и культуре пушкари не имели отличий от остального населения края, а в целом и от северных русских [169] . Далее речь идет о конфессиональных старообрядческих группах населения Русского Севера.
Этнографические общности, о которых говорится в энциклопедии «Русские» Института этнографии и антропологии, и «субэтносы» из концепции Л. Гумилева – это разные научные конструкты, связанные с решением различных научных задач. В первом случае – с детальным описанием локального своеобразия «культурно отличительных сообществ» в условно синхронном срезе, в другом – с описанием различных форм взаимосвязей для построения картины макроцивилизационной и макроисторической динамики в планетарном масштабе. Дело здесь не в корректности цитирования, а в поверхностном прочтении и прагматическом использовании научных трудов, в легкости обобщений и экстраполяций.
В отличие от пушкарей, ягунов и других, сообщает автор учебника, кацкари пошли дальше всех. У них есть не только самоназвание, но и название для всех некацкарей – заволостные – живущие за волостью Кадкой. «Наличие самоназвания и противопоставление себя остальному населению своего же этноса – основополагающий признак субэтноса» [170] . Кстати, если уж опираться на Л. Н. Гумилева, то следовало бы выбрать другое понятие – «конквиссии». Но возрождение конквиссии вряд ли мобилизует односельчан и найдет понимание администрации.
Конструирование «нового субэтноса» начиналось с краеведения – сбора материалов об истории края и школьного предмета. Нет смысла оспаривать такую мысль С. Н. Темняткина: «Современное наше образование, становясь все изощреннее и виртуознее, совсем позабыло, что деревенских детей следует учить любить деревню, жить в деревне, гордиться своей родиной. Сегодня же из деревенских детей растят горожан, как будто завтра в деревне никто жить не останется!» [171] . Выбор же именно этнической идентификации, возможно, подсказан политическим дискурсом мультикультурализма и, несомненно, креативным преобразованием краеведческой рутины.
Создание «нового этноса» строится в уже описанной модели утверждения автохтонности и глубокой древности: «славянскими предками кацкарей были северяне, жившие между реками Десной и Северским Донцом… Любопытно, что сами северяне не исконные славяне, а ославянившиеся иранцы, главным божеством которых было Солнце. Уж не от них ли достался кацкарям миф о белой корове?<…>Нельзя не заметить у кацкарей и прибалтийские черты. Так, считается, что кацкий
Создатель кацкарства, не смущаясь, объясняет, что ему удалось «инициировать процесс самоопределения у населения бассейна реки Кадки и выстроить кацкую этническую общность. И то, что сейчас происходит здесь, как ни удивительно, прямо иллюстрирует знаменитую теорию этногенеза, выдвинутую Львом Гумилёвым» [173] . И называет инструменты этой работы – поиск местных черт, отличающих здешних людей от населения соседних (не кацких) деревень, культивирование диалекта.
Краеведческое движение приобрело со временем характер успешного коммерческого проекта. В Мартыново приезжает до 50 автобусов с туристами в год (в день от двух до одиннадцати), в праздники бывает до 2 000 приезжих. Жители села и окрестных деревень работают в музее (имеющем 11 ставок), продают музею картошку, молоко, творог – туристов кормят обедом; делают сувениры, причем своих не хватает, приходится закупать в Мышкине.
В отличие от описанных выше движений «Поморский край» и «Невский край» в краеведческом движении села Мартыново задача вычленения территории из русских земель не выглядит агрессивной, да и о политической самостоятельности речь не идет, но противопоставление кацкарей остальным русским составляет неотъемлемую часть концепции. Хотя, впрочем, на сайте музея красуется надпись «Кацкая национально- культурная автономия» [174] .
Конструирование «новых этносов» (квазиэтносов) или этническая реидентификация – явление для социокультурного бытия России необычное, хотя нельзя сказать, что оно не имело места в истории человеческого общества, равно как и в отечественной истории. Примеры тому – «изобретение» украинской нации в XIX в., попытка создания «новой человеческой общности – советский народ», конструирование новых наций в полиэтнических социумах освободившихся от колониального гнета стран Азии, Африки и Латинской Америки в ХХ в. и т. п.
Такие процессы, как правило, можно наблюдать в социумах, где происходят значительные социальные изменения – реформы, революции, перевороты и т. п. Зачастую конечным итогом этой деятельности предполагается сплочение народа (народов) во имя выполнения определенной социокультурной (экономической, политической) сверхзадачи, и поэтому организаторы прибегают к помощи профессионалов, работающих в сфере идеологии, которые создают более или менее убедительную теоретическую концепцию (социальный миф), оформляемую в качестве национальной (или государственной) идеи и призванную стать идейно-теоретической основой реформ. Эту сознательно выполняемую работу следует отличать от объективных этногенетических процессов зарождения и гибели этносов.
В современной России мы наблюдаем обратный процесс: попытку деструкции единого этноса – русских, составляющих, по разным источникам, около 80 % всего ее
