— Где Пияшев? — спросил, подходя, Андрей.
— Нету Пишяева.
— Он же здесь был.
— Упал. Туда, вниз.
— Сам упал?
— Сысцов помог. Сначала газом в лицо, а потом... Такие дела.
— Сбросил?! — спросил Андрей, чтобы уже не оставалось сомнений в происшедшем.
— Да, как бы играючи.
Худолей с Андреем подошли к тому месту, где только что стояли Сысцов с Пияшевым, посмотрели вниз. Но ничего не увидели, только искорки яхт на глади залива, белая пена волн вдоль берега, утыканные иглами лепешки кактусов.
— Где же он? — спросил Андрей.
— Может быть, в полете отклонился в сторону, может, вон за тем выступом скалы... Или погрузился в море, так тоже может быть. Но не застрял по дороге, иначе отсюда было бы видно. Сысцов не первый раз здесь, он все рассчитал. Помнишь, когда мы посещали Фрагонар, его ждали минут сорок — сорок пять? Помнишь? Он нарочно тянул время, чтобы приехать сюда попозже. Смотри, парк совсем пустой.
— Ты успел снять?
— Надеюсь, — осторожно ответил Худолей.
— Неужели упустил?
— Сглазить боюсь. — Худолей внимательно осмотрел маленькую площадку, заглянул в кусты, отводя ветви в сторону, и наконец удовлетворенно хмыкнул, выдергивая из зарослей сумку Пияшева на длинном ремне.
— Сысцов не решился ее взять и сунул в кусты. Ему нельзя было показываться с этой сумкой, ее знают девочки, Пахомова. Но, как бы там ни было, дело близится к завершению. Появился наконец третий.
— Кто третий?
— Труп. Помнишь, я говорил, что два трупа — это мало, незавершенное число, должен появиться третий. И вот он появился.
— Может, спуститься, вытащить его? — предложил Андрей. — Какая-никакая, а тварь божья. Вдруг живой?
— Андрей... Если он не разбился, то утонул. А скорее всего, и то и другое. — Худолей свернул пустоватую пияшевскую сумку и сунул в свой кофр. — Знаешь, что произойдет дальше? Сысцов повертится на видном месте, чтобы все его видели, подойдет к одному, другому, засвидетельствует почтение, убедится, что убийство прошло незамеченным... И отправится искать сумку. Чтобы выпотрошить ее и бросить вслед за хозяином.
— Значит, он все-таки убил Пияшева? — недоверчиво спросил Андрей, который все никак не мог поверить в происшедшее.
— Да, Андрюша, да. На моих глазах.
— А знаешь, это мы его спровоцировали.
— Не понял? — круто повернулся Худолей.
— Сначала наведались к Пияшеву там, дома, потом ты с этой пуговицей...
— Мы не спровоцировали, мы ускорили развитие событий. Рано или поздно обязательно произошло бы что-то подобное. Нисколько в этом не сомневаюсь.
— Почему?
— Потому что там, дома, в морге, два трупа. И Паша в любом случае это дело раскрутит. Теперь-то уж точно раскрутит. А вот и он, — Худолей указал на Пафнутьева, который праздной, туристической походкой шел впереди, время от времени наклоняясь и нюхая невиданные ранее цветы. — Павел Николаевич! — окликнул его Худолей. — Вас можно на минутку?
Пафнутьев оглянулся, всмотрелся в легкие вечерние сумерки, узнал Худолея, Андрея, шагнул навстречу.
— Есть новости?
— Сысцов убил Пияшева, — сказал Худолей.
— Можешь доказать?
— Да.
— Это хорошо, — кивнул Пафнутьев. — Где труп?
— Внизу, в морских волнах. Сысцов брызнул ему в лицо из газового баллончика, а потом сбросил вниз. Пияшев сказал, что высота отвесной скалы шестьдесят метров.
— Когда сказал?
— Когда был жив. В автобусе.
— Где Сысцов?
— Пошел искать пияшевскую сумку.
— А где сумка?
— У меня в кофре.
— Это хорошо, — повторил Пафнутьев. — Твой тайник не разграблен?
— Сегодня утром был на месте. Под подоконником в угловом номере.
— Когда связь со Светой?
— Завтра в полдень.
— Это хорошо. Хотя... Если у нее нет документов... Будут проблемы.
— Пробьемся, — отчаянно сказал Худолей.
— Как?
Ответить Худолей не успел — в конце темной уже аллеи появился Сысцов. Он подошел, постоял, словно не совсем понимая, где оказался и кто перед ним. Потом словно спохватился.
— Какой длинный день, ребята, какой длинный день...
— Ради Монако можно потерпеть, — бойко ответил Худолей.
— Да? — удивился Сысцов. — Может быть, может быть... Но я уже бывал здесь не один раз... Не то чтобы приелись эти красоты, а... Простите меня, опротивели. Эта вылизанность напоминает медицинскую стерильность. Где стерильность, там нет жизни, там смерть. Какая-то кладбищенская чистота, кладбищенская ухоженность.
— Вы просто устали, Иван Иванович, — сказал Пафнутьев. — Отъезжаем через полчаса... Еще успеете вздремнуть в автобусе.
— А почему бы и нет, — обрадовался Сысцов и направился к скале, в которую был вмонтирован лифт. Кабинка оказалась наверху, он вошел и тут же провалился вниз, в громадный полутемный гараж.
— Устал мужик, — сказал Андрей.
— Убийство — тяжелая работа, — ответил Пафнутьев. — Если не стало привычкой.
— Что ты имеешь в виду, Паша? — спросил Худолей.
— А вот и Аркаша! — радостно произнес Пафнутьев, оставив слова Худолея без внимания. — Да, Валя, да! — Пафнутьев обернулся к Худолею. — Я не услышал твоего вопроса. Знаешь почему? Он преждевременный. Отвечу дома.
— Заметано, Паша. Только это... Ты уже ответил. Не только ты, Паша, умный человек, я тоже ничего так парнишка.
— Это хорошо! — усмехнулся Пафнутьев, полуобняв Худолея за плечи. — Это прекрасно! Приедем домой и во всем разберемся. Кстати, я сегодня звонил в управление, связывался с Дубовиком.
— И как там?
— Все отлично. Величковский сдержал свое слово. В городе нет туалета лучше, чем в нашем управлении. Я уже сказал Пахомовой, что она может водить туда туристические группы. Платные, разумеется.
— И что она?
— Обещала подумать.
Пияшева ждали час.
Он так и не появился.
