— Аня, — глухо произнес Иван и запустил пятерню в густые волосы. — Неужели я не могу надеяться, что ты когда-нибудь полюбишь меня?
В его голосе послышалась злость. У меня по спине прошел холодок.
— Я познакомилась с Китом до того, как снова встретила тебя. Мы пока с ним просто притираемся характерами.
— Я понял, что чувствую по отношению к тебе, в тот самый день, когда первый раз увидел тебя на Тубабао. То же самое было и здесь, на пляже. Я думал, что сейчас, когда мы снова встретились, ты наконец разобралась в своих чувствах.
В голове у меня все перемешалось. Я не понимала, какие чувства вызывает во мне Иван. Наверное, тут присутствовала и любовь, иначе мне было бы безразлично, как он относится ко мне. Но я любила его не так, как ему, очевидно, хотелось. Он был слишком настойчив, и это пугало меня. С Китом было проще.
— Я не знаю, что должна чувствовать…
— Ты снова ничего не поняла, Аня, — оборвал меня Иван. — Похоже, в душе у тебя полнейшая неразбериха.
Настала моя очередь злиться, но в вестибюле было полно сотрудников «Сидней геральд», которые после работы расходились по домам, поэтому я говорила тихо.
— Возможно, если бы ты не накинулся на меня тогда со своими чувствами, я бы со временем разобралась с тем, что творится в моей душе. Но тебе не хватает терпения, Иван. Ужасно, когда от тебя требуют немедленного ответа.
На этот раз Иван ничего не сказал. Мы помолчали несколько минут, потом он спросил:
— И что этот человек может дать тебе? Он австралиец?
Прежде чем ответить, я задумалась.
— Иногда проще быть рядом с человеком, с которым забываешь о своем прошлом.
Иван встал и посмотрел на меня так, будто я влепила ему пощечину. Я оглянулась, надеясь, что никто из женского раздела или, еще хуже, Кит, сейчас не смотрит на нас.
— Есть что-то поважнее забвения, Аня, — сказал Иван. — Умение понимать.
Он развернулся, бросился к двери и растворился в толпе служащих, выходящих на улицу. Я смотрела на поток костюмов и платьев, пытаясь понять, что сейчас произошло. Наверное, Каролина пережила такое же потрясение и растерянность в тот день, когда ее сбил трамвай.
Уютного отдыха на кровати с книжкой в тот день не получилось. Я отправилась на пляж и села прямо на песок в платье, в котором была на работе, чулках и туфлях, а сумочку положила рядом. Я надеялась, что мерный рокот океана успокоит меня. Может, мне на роду написано всю жизнь быть одной? А может, я просто не умею любить? Крепко прижав ладони к лицу, я попыталась разобраться в круговороте чувств. Кит не заставлял меня принимать никаких решений, и даже вспышка Ивана не была причиной моего уныния. Меня тяготило нечто другое. С известием о смерти Дмитрия какая-то часть меня умерла. Я перестала ждать от будущего чего-то светлого и радостного.
Дождавшись, пока солнце опустится за горизонт и сидеть на берегу станет слишком холодно, я кое- как дошла до дому и долго стояла перед дверью, задрав голову и глядя на окна. В каждом из окон, кроме моего, горел свет. Я вставила ключ в замочную скважину и от неожиданности отскочила назад, когда дверь открылась еще до того, как я успела его повернуть. В прихожей стоял Виталий.
— Аня! Мы тебя весь вечер ждем! — воскликнул он. Его лицо было непривычно напряжено. — Давай быстрее. Заходи!
Я поспешила за ним в комнату Бетти и Розалины. Они обе сидели на кушетке. На краешке кресла замерла Ирина. Увидев меня, она тут же вскочила и бросилась мне на шею.
— Отец Виталия наконец-то получил письмо от своего брата! Столько лет прошло! В нем новости о твоей матери!
— О матери? — пробормотала я, не веря своим ушам.
Вперед вышел Виталий.
— В конверт, адресованный отцу, было вложено специальное послание для тебя. Он отправил его сюда из Америки заказным письмом.
Я уставилась на Виталия. У меня в голове не укладывалось, что все это происходит на самом деле. Я так долго ждала этой минуты, что теперь, когда она наступила, не знала, как себя вести.
— Сколько оно будет идти? — спросила я, не узнавая собственный голос. Это был голос Ани Козловой. Тринадцатилетней. Маленькой. Испуганной. Оставшейся в одиночестве.
— От семи до десяти дней, — ответил Виталий.
Едва ли я слышала его. Я не знала, что теперь делать. Впрочем, в ту секунду на какие-то осознанные поступки я все равно была не способна. Я стала кругами ходить по комнате, водя рукой по мебели, чтобы успокоиться. Вдобавок ко всему, что случилось в тот день, мир, казалось, начинал утрачивать материальность. Пол проваливался у меня под ногами так же, как уходила из-под ног палуба качающегося на волнах корабля, на котором я покидала Шанхай. После того как я провела почти полжизни в ожидании этих вестей, мне предстояло вытерпеть еще от семи до десяти дней.
18. Письмо
В ожидании письма из Америки у меня не было сил вести себя по-прежнему. Если я и успокаивалась, то лишь на несколько секунд, после чего опять не находила себе места. На работе, перечитывая статью по три раза, я все равно не могла сказать, о чем в ней говорилось. В магазине я бросала в корзину пакеты и консервные банки, а когда приходила домой, оказывалось, что купила совсем не то, что собиралась. Тело у меня покрылось синяками, оттого что я постоянно натыкалась на столы и стулья. На улице я начинала переходить дорогу, даже не посмотрев по сторонам, и только сигналы машин и крики разъяренных водителей возвращали меня обратно на тротуар. На показы мод я могла явиться в надетых наизнанку чулках, Бетти называла Розалиной, а Розалину — Бетти. Виталия то и дело звала Иваном. Меня замучило жжение в животе, какое бывает, когда выпьешь слишком много кофе. Я просыпалась среди ночи в холодном поту, и меня не покидало чувство одиночества. Никто не мог помочь мне. Никто не мог убедить меня, что в письме были хорошие вести. Зная, что оно было запечатано и отправлено на мое имя, я все время думала, что родители Виталия, наверное, прочитали его и, не желая передавать плохие новости, просто переслали его мне.
И все же, готовясь к худшему и вопреки здравому смыслу, я где-то в глубине души продолжала надеяться, что моя мать жива и это письмо от нее. В то же время я даже не представляла, что в таком письме могло быть написано.
По истечении седьмого дня ожидание сменилось ежедневными походами с Ириной на почту, где мы, отстояв очередь, встречались с недовольными операторами.
— Нет, ваше письмо еще не пришло. Когда придет, мы вышлем вам извещение.
— Но это очень важное письмо, — говорила Ирина, пытаясь вызвать у них хоть какое-то сострадание. — Пожалуйста, поймите, мы его очень ждем.
Но операторы лишь посматривали на нас свысока, отмахиваясь от нашей личной драмы, словно они были королями и королевами, а не обычными государственными служащими. Даже на десятый день, когда при известии о том, что письмо так и не пришло, я чуть не задохнулась, оттого что мне показалось, будто ребра, провалившись глубоко внутрь, вспороли легкие, их сердца не дрогнули. Они даже не захотели позвонить в другие почтовые отделения нашего района и проверить, не попало ли письмо по ошибке к ним. Эти люди вели себя так, словно у них не было ни секунды времени, несмотря на то что в тот день мы с Ириной были единственными посетителями.
Виталий послал родителям телеграмму, но они лишь подтвердили, что отправили письмо по правильному адресу.
Чтобы хоть как-то отвлечься от мыслей о письме, я пошла с Китом на ипподром «Ройял Рандвик». В связи с летним спортивным сезоном у Кита было очень много работы, но, как только у него появлялась возможность, он старался встретиться со мной. Диана как раз дала мне выходной в тот день, когда Кит
