– Что будет со мной и с Лолой, если я откажусь от вашего предложения? – осведомился Леня.
Герр Вольф пожал плечами:
– Трудно сказать… Возможно, десять лет, возможно, больше… Я не берусь предсказывать решение суда. Девушка, как сообщница, получит несколько меньше.
Маркиз допил остывший кофе и поморщился:
– То есть, герр Вольф, вас следует понимать так, что вы делаете мне предложение, от которого я не смогу отказаться.
– Отчего же? – Вольф насмешливо пожал плечами. – Пока человек жив, у него всегда есть выбор.
– Это всего лишь цитата, – пояснил Маркиз, – в моей любимой книге «Крестный отец» старый гангстер называл так предложение, сделанное под дулом пистолета.
– Вы видите у меня в руках пистолет? – Герр Вольф высоко поднял руки. – Я принципиально никогда не ношу оружия.
– Ладно, оставим эту пикировку, – Маркиз поставил на пол пластмассовый стаканчик, – если уж вы не оставляете мне выбора, давайте хотя бы перенесем наш разговор в более приятное место, а то сами эти стены, – Леня обвел рукой унылую комнату, выкрашенную в безнадежный и официальный грязно-зеленый цвет, – сами эти стены внушают мне пессимизм и неуверенность в будущем.
Через час Маркиз, Лола и герр Вольф сидели в гостиничном номере, потягивая настоящий, хорошо заваренный мокко. Лола была в халате, с головой, обернутой полотенцем на манер тюрбана, – она сказала, что не способна разговаривать ни о каком деле, пока не смоет с себя запах полицейского участка, а Маркиз потребовал ее участия в разговоре, заявив, что она – его полноправный партнер и поэтому должна выслушать весь рассказ из первых уст.
– Итак, – начал герр Вольф свой рассказ, – старшая дочь господина Тизенхаузена, фрейлейн Моника, была девушкой увлекающейся, темпераментной и всегда доставляла своему отцу немало забот. Молодежь, знаете ли… как говорят у вас в стране, – проблема отцов и детей. Наркотики, сомнительные связи, криминальные знакомства… когда наша компания готовила страховой полис фрейлейн Моники, – предупредил герр Вольф возможные вопросы о причинах своей осведомленности, – мы собрали о ней достаточно полное досье. Надо сказать, что господин Тизенхаузен – очень покладистый и любящий отец, он всегда вытаскивал фрейлейн Монику из всех неприятностей, в которые она попадала, и не слишком стеснял ее свободу… Может быть, ему и следовало бы проявить больше твердости… Так или иначе, несколько месяцев назад фройляйн Моника познакомилась с одним из ваших соотечественников и уехала с ним в Россию…
Герр Вольф задумчиво уставился на противоположную стену и надолго замолчал. Не дождавшись продолжения его монолога, Маркиз вопросительно произнес:
– И после этого поступило сообщение о ее гибели?
– Нет, – герр Вольф поднял глаза, как будто оторвавшись от неприятных размышлений, – прежде поступило сообщение о ее бракосочетании. Фрейлейн Моника стала гражданкой Кузовковой… Или у вас сейчас принято говорить – госпожой?
– Безразлично, – Маркиз пожал плечами, а Лола, до этого всеми силами изображавшая обиду и равнодушие, при словах о бракосочетании прекратила полировать ногти и с интересом прислушалась к рассказу немца.
– Конечно, это сообщение было несколько… неожиданным, и герр Тизенхаузен не слишком радостно встретил его – безусловно, он мечтал о другой партии для своей дочери или хотя бы желал познакомиться с ее будущим мужем прежде свадьбы, да и присутствовать на свадьбе дочери тоже не возражал бы; но, в конце концов, фрейлейн Моника преподносила ему и не такие сюрпризы, и он смирился с происшедшим, ожидая возвращения Моники с ее русским мужем. Однако время шло, а молодожены и не думали возвращаться в Германию. А по прошествии полутора месяцев несчастный отец получил известие о том, что госпожа Моника Кузовкова погибла в автомобильной катастрофе…
– Вместе с мужем? – заинтересованно осведомилась Лола.
– Хороший вопрос, – Вольф внимательно посмотрел на девушку, – нет, мужа в автомобиле не было. Он остался жив.
– Получил ли этот русский муж какую-нибудь выгоду от смерти своей молодой жены? – спросил Маркиз.
– Это еще лучший вопрос, – глаза герра Вольфа удовлетворенно блеснули, – господин Кузовков, русский муж фрейлейн… пардон, фрау Моники, ничего не приобрел в результате смерти своей жены. Брачный контракт не составлялся, и адвокаты господина Тизенхаузена готовы были оспорить любой иск со стороны господина Кузовкова, но он даже не предпринимал никаких шагов в этом направлении. Страховая компания отправила в Россию своего представителя, который должен был удостовериться в том, что погибшая – это именно урожденная Моника Тизенхаузен. Но к тому времени, как он прилетел в Санкт-Петербург, останки покойной были уже кремированы. Наш представитель разговаривал с господином Кузовковым и со следователем, который вел дело о гибели Моники.
– Как явствует из предоставленных документов, труп был очень поврежден, обгорел, но муж опознал Монику по некоторым характерным деталям. Кроме того, на теле были найдены ее украшения – цепочка, кольцо, браслет… короче, опознание было проведено с соблюдением всех требований закона.
– Почему ее так поспешно кремировали? – перебил Вольфа Маркиз.
– Таково было пожелание мужа, – протянул герр Вольф, – следствие не видело причин откладывать кремацию, а немецкая сторона не успела вовремя вмешаться из-за… из-за некоторой бюрократической неповоротливости, – закончил он неохотно.
– Итак, – промолвил Маркиз, не дождавшись продолжения, – ее кремировали; что же было дальше?
– Наш представитель настоял на том, чтобы увезти урну с прахом покойной в Германию для захоронения в семейном склепе Тизенхаузенов. Муж сначала возражал, но его убедили.
– Представляю себе! – ехидно вставил Маркиз.
Герр Вольф, не обращая внимания на его язвительную реплику, продолжал:
– Наша компания выплатила отцу покойной страховку, и дело было закрыто. Но спустя некоторое время, а точнее – две недели назад, господин Тизенхаузен получил по почте конверт, в котором была фотография. Судя по этой фотографии, можно утверждать, что Моника был жива, во всяком случае, еще некоторое время после автомобильной катастрофы и после официального признания ее мертвой.
Господин Тизенхаузен обратился к нашей компании, заявив, что, как честный человек, обязан возвратить полученную страховку, естественно, при том условии, что мы найдем его дочь. Вот, собственно, краткая предыстория событий…
Герр Вольф замолчал, налил в стакан минеральной воды и сделал большой глоток.
– Вы покажете нам фотографию, которая подняла весь этот переполох? – спросил Маркиз.
– Конечно. – Герр Вольф открыл «дипломат» и выложил на стол большой фотографический снимок.
На этом снимке был виден выставочный зал, на стене которого висела фотография в узкой белой раме. Фотография, в свою очередь, изображала снятую вполоборота обнаженную девушку, прикрывшую лицо журналом «Плейбой». Девушка была спортивна, худощава, мускулиста. Узкие мальчишеские бедра, маленькая, почти неразвитая грудь, при этом ее тело самой своей позой, умело схваченной фотографом пластикой излучало удивительную женственность, сексуальность и даже порочность. Лицо ее было почти полностью закрыто журналом, только рыжие, коротко стриженные волосы выглядывали из-за глянцевой обложки, как языки пламени вырываются из полуприкрытой печи.
– Это точно она? – спросил Маркиз, с трудом отведя взгляд от фотографии.
– Да, несомненно, – кивнул герр Вольф, – кроме того, что это ее телосложение, ее волосы, главное – на плече очень характерное родимое пятно, вот, взгляните.
Немец протянул Маркизу лупу. Леня поднес увеличительное стекло к плечу девушки на фотографии.
Небольшое пятнышко, которое он видел и невооруженным взглядом, при многократном увеличении оказалось родимым пятном, напоминающим неровную четырехконечную звезду.
– Отец Моники не сомневается в том, что на фотографии – его дочь, – негромко проговорил герр Вольф.
