суперважной презентации. Все идет на отлично, но у меня остается только три часа в сутки на сон.
Если формально, то это была правда. Жук действительно засиживался ночи напролет: сочинял роман, что, по его собственному мнению, было, пожалуй, неразумной тратой сил. Но, когда тебя несет, — то несет.
— Уолтер, ты меня слушаешь?
— Извини, детка, тут кое-кто… Да, так что ты такое говорила?
— Ты хоть представляешь себе, какая это высокая честь — попасть в журнал
Жук хотел сказать: «Это все равно, что получить Нобелевскую премию по конному спорту?» Нет, не стоит.
— Представляю, детка. Правда. Я очень тобой горжусь.
Энджел жестикулировала, как бы говоря Жуку:
Только что появилось заявление от Синьхуа — китайского государственного агентства новостей. Это был шедевр лицемерия, выдающийся даже по меркам коммунистической пропаганды: короткое, всего в несколько строк, сообщение, размещенное по соседству с объявлением о прекращении железнодорожного сообщения между Фучжоу и Сямэнем:
Это любопытное заявление можно было истолковать двумя способами:
1) Мозговая опухоль Далай-ламы может перекинуться на население Тибета. (Как знать — быть может, мозговые опухоли заразны? Наверняка партийные медики уже трудятся над монографией, посвященной этому ошеломляющему открытию.)
2) И более правдоподобное истолкование: физическое присутствие Далай-ламы в Тибете могло бы привести к беспорядкам и мятежам, таким образом поставив под угрозу вышеупомянутое «общественное здоровье».
Энджел вся дрожала, как скаковая лошадь у ворот, — до того не терпелось ей выступить с заявлением от своего института, выражающим недоверие и возмущение. А в это время ее штатный маэстро пиара треплется со своей женушкой, свихнувшейся на лошадях!
Жук показал жестами:
— Я уже сказала им, что ты будешь, — говорила Минди. — И они тебя ждут. Я дала им твои размеры одежды, обуви — всего.
— А это еще зачем?
— Дорогой, они привезут для тебя целый гардероб. Они ужасно обо всем хлопочут.
Жук замолчал. Всё ли он правильно расслышал?
— Они привезут… что?
— Одежду, дорогой, — пояснила Минди. — Они уже прислали мне
— Мин, — сказал Жук, — да я на лошадь уже шесть лет не садился. С тех пор, как та кляча, которая, по твоим словам, была совсем смирной, взяла и взбесилась подо мной.
Жук тогда два месяца пролежал на вытяжке. Позвоночник у него с тех пор полностью и не выпрямился.
— Да тебе и не придется садиться на лошадь, глупыш. Ты просто должен хорошо выглядеть, правда?
— Мин, — простонал Жук, — я вообще не хочу позировать для этого лошадиного журнала!
— Уолтер! Я пытаюсь включить тебя в свою жизнь, а ты упираешься и рвешься прочь.
— Ладно. Значит, ты хочешь, чтобы я вырядился в костюм, да? Тогда выпрошу у Бьюкса солдатскую форму времен Гражданской войны. Ты наденешь кринолин. Беллу мы вымажем сапожной ваксой. Пускай она будет мамочкой. Отличный фоторазворот получится для «Хвоста и Гривы»! Они, наверное, назовут эту сцену «Унесенные Бредом».
— Прекрасно! Прекрасно! Значит, ты предпочитаешь выглядеть неряхой на страницах ведущего издания страны, посвященного конному спорту! Ладно, тогда надевай джинсы. Те самые, драные, которые ты так любишь.
— Не надену! Потому что меня там не будет. Завтра я буду здесь. Почему я буду здесь? Сейчас я тебе скажу, почему. Потому что здесь — место, где я зарабатываю деньги, на которые покупается овес для этих твоих кобыл. Иначе говоря — я зарабатываю на твой образ жизни. Но подожди-ка. Что я говорю? Мне ведь уже можно не вкалывать, а? У нас же теперь завелся собственный банкир. Первый Банк Гарри.
— Ну знаешь, это уже…
— Мин, я нужен стране. Может, поговорим об этом как-нибудь в другой раз?
— Да чем ты там занят? Что там такого срочного? Ты уже несколько недель как-то странно себя ведешь. И я не имею в виду только пьянство.
— Это оборонная программа, Мин. Вот чем я занят.
— Но ты никогда раньше таким не был. У нас что — война на носу или что? Понятно, меня давно не интересуют новости, но, так или иначе, уж кто-то бы упомянул об этом?
— Детка. Мне нельзя об этом говорить. Мы ведь с тобой все это уже обсуждали.
— Уолтер, у тебя что — любовница?
— Мин. Сейчас одиннадцать утра. Кто ходит к любовницам в такое время?
— Ну, скажи мне хоть что-нибудь! Я ведь твоя жена! А ты просто отталкиваешь меня.
— Детка, если я тебе что-нибудь расскажу, то… и твоя, и моя жизнь окажется в опасности.
Наступила пауза.
— Большей глупости я в жизни не слышала.
— Правда? — спросил он.
— Такая глупость годится только на то… на то…
— На что?
— На то, чтобы ты вставил ее в один из своих дурацких
Жук, скрежеща зубами, уже успел содрать с них столько эмали, что ее хватило бы на реставрацию старинной ванны. Он уже собирался сказать что-то такое, о чем наверняка потом пожалел бы, но Минди