флот США дрессировкой дельфинов: их обучали закладывать мины.
Олень.
Энджел. Жук задумался: а какие параноидальные фантазии сейчас разыгрываются в ее милой белокурой головке? Может быть, она «залегла на дно», как это принято у сицилийской мафии? Заперлась в бункере — в «комнате паники» — в ИПК, а Бёрка и его побрякивающие металлом клевреты несут стражу снаружи? Или, может, она бежала вместе с юным Барри? Что за приключение для юного Барри! Его первое знакомство на практике с тем, что значит «экстремизм в защите свободы». Может быть, они укрылись в каком-нибудь пресловутом «убежище, местонахождение которого остается тайной»?
Так бродили мысли Жука, одурманенного бурбоном, как вдруг в доме раздался звонок телефона. Он звонил — в который же? — уже в сотый раз за сегодняшний день.
— Бьюкс, если ты все-таки решишь поднять трубку, то помни: без комментариев — и сразу вешай ее. Нет никого на свете, включая Элвиса Пресли, только что поднявшегося из могилы, с которым я хотел бы прямо сейчас поговорить.
— Эх, старший братец, — сказал Бьюкс, поднимаясь с кресла-качалки, — за неделю я столько раз повторил слова «без комментариев», что, наверное, скоро во сне начну их твердить. Ладно, мне все-таки нужно узнать — а вдруг это кто-то из наших ребят с донесением?
Через несколько секунд Бьюкс вернулся с телефоном, недовольно хмурясь.
— Это она, — прошептал он.
— Минди?
— Нет, твоя другая важная дама.
Жук вздохнул. Ну и ну. Что это Энджел себе позволяет — названивать ему сюда? Хотя сейчас-то это не важно.
— Привет, Энджел.
— Куда ты пропал, черт возьми?
Жук подивился ее возмущению: можно подумать, она бесится из-за того, что затянул с обеденным перерывом!
— Я не собиралась звонить тебе домой, но у тебя переполнена голосовая почта мобильника. Почему ты мне не звонил? Что ты делал все это время? Почти целую неделю.
— Я охотился на оленей.
— На оленей? Сейчас лето. Не сезон для оленьей охоты.
— Ну, это смотря с чем на них охотиться. Если с ружьем или с луком — тогда да. А вот с автомобилем? Ну, тогда можно круглый год. Не желаешь оленьего бедра? Можешь даже два взять. У меня весь морозильник олениной забит.
— Ты… в порядке?
— Давай уточним, что значит «в порядке». В метафизическом смысле? Так себе. В физическом? У меня, по-видимому, раздроблен локоть, а на шее — корсет по причине смещения диска.
— Ой, детка. Бо-бо.
— Бо-бо? Ну, давай же — побольше всяких «Ай-ай-ай! Ой-ой-ой! А-а-а-а!». Ну ладно, что это мы все обо мне да обо мне. А ты-то как? Разве не чудесно, что теперь весь мир знает все наши секреты и может разделить с нами радость?
— Дорогой, весь мир и так бы все про нас узнал — рано или поздно.
Потрясающе. С такой вот беспечностью не каждый день сталкиваешься. Она прыгала — скакала на одной ножке, будто беззаботная девчонка, играющая в «классики», — при мысли о том, что их махинации и в придачу его внебрачная связь стали достоянием широкой публики — всего мира, — благодаря одной из ведущих газет страны.
— Ну, если это тебя утешит, — сказала Энджел, — то мне звонил один приятель, вхожий в лошадиный мир. Насколько я понимаю, Маффи нашла приют у того парня — ну, мистера Летающие Конюшни. Думаю, ты уже знаешь. Поэтому я и решила, что можно тебе смело сюда звонить.
«Утешит»? Энджел действительно сейчас произнесла это слово — «утешит»?
— Уттте-те…
— О боже, — сказала Энджел, — только, пожалуйста, не говори мне, что ты еще и заикой сделался.
— Нннн…
— Вот и отлично.
— Нет! — выкрикнул наконец Жук, прорвавшись через звуковую плотину. — Я не стал заикой!
— Отрадно это слышать. А то я уже представила, как мне придется сидеть, крутить пальцами и дожидаться, пока ты будешь бубнить: «П-п-п-пожалуйста, п-п-п-передай мне п-п-п-перец».
— Твое сочувствие поистине безгранично.
— Сочувствие? — рассмеялась Энджел. — А хочешь услышать, как у меня прошла неделя?
— Еще бы. Кстати, ты тоже налетала ветровым стеклом на копыта со скоростью девяносто километров в час? И от тебя тоже ушел супруг?
— Милый, я с удовольствием променяла бы то, через что мне пришлось пройти, на все четыре копыта — с рогами в придачу. Эти долбаные репортеры! Они все в итоге оказываются такими свиньями. Он говорил, что это будет очень даже лестная статья. Лестная? Ха! Чтобы подольститься к волшебному дракону. У меня была просто адская неделя.
— М-да, это просто ужасно. А вот у меня зато все так спокойно. Конечно, вначале вышла неприятность — Минди ткнула меня в живот, а потом ушла. А в остальном все тихо. Мой брат, добрая душа, привел в боевую готовность пятьдесят шестой полк вирджинских добровольцев — на случай, если сюда пожалует китайская АНО. Да, и в пятьдесят шестом имеется артиллерия. У них есть шестифунтовка. Правда, парень, который стоит за этой пушкой, торчит на оксиконтине. Но, как нам всем известно, на войну отправляются с той армией, какую имеют, а не с той, о которой мечтают. Да, сэр, мы тут ко всему готовы, в нашем форте «Рэндольф».
— Рэндольф, — повторила Энджел вдруг совсем другим — кошачьим — голосом. — Мамочка скучает по Рэндольфу. Можно, мамочка приедет к тебе поиграть? Я возьму с собой Барри. Ему нравится за городом.
Вот уже в третий раз за время этого разговора Жуку показалось, будто его хлестнули по лицу дохлой пикшей.
— Ты хочешь приехать сюда? Да еще с Барри?
— Ну, я не думаю, что Маффи будет возражать, или я не права?
Бац! — четвертый удар пикшей! Нет, это не просто беспечность. Это явно что-то более… клиническое. Что-то такое, что обычно заканчивается на «-патия» или «-изм». Надо будет порыться в интернете, отыскать подходящий термин. Да.
— Дорогой, — сказала она, хотя Жуку сейчас было совсем не до нежностей, — мне правда необходим отдых. Здесь такой цирк творился. Я на грани. Даже в уборную не могу выйти без того, чтобы не дать интервью. О боже, я тебе еще не говорила? Про нас хотят снять эпизод для «Шестидесяти минут». Там очень хотят, чтобы ты тоже принял участие.
— Ты даешь… интервью?
— Дорогой. Ты же вроде считаешься великим гением пиара? Ну да, я даю интервью. Куй железо, пока горячо. Я вертелась, как юла. У меня скоро голова отвалится. Вот моя позиция: конечно, мы спихнули индийской газете эту историю. Но это они позвонили нам первые. Я всем говорю, что у нас имелись надежные свидетельства, но мы не могли их раскрывать, желая защитить свои источники. Да, немножко шаткая позиция, — но кому сейчас до этого дело? Центр тяжести уже сместился в другое место. Теперь все ополчились на Пекин уже не из-за Шафранового Человека, а из-за тайваньского креветочного судна. А Шафрановый Человек уже немного… перезрел. Все-таки десять дней прошло. Все продолжают ждать окончательных результатов вскрытия, хотя сейчас это уже не важно. Ах да, ты слышал еще вот что? Сегодня утром сообщили, что Белый дом предложил похоронить его на Арлингтонском национальном кладбище. А тибетцы отказались — на том основании, что это слишком уж военное место! Как тебе это нравится, а? Ты что — правда не следил за всем этим? У тебя хоть телевизор-то есть там, в Вирджинии? Я тебе еще не
