верно? Всего хорошего!
Кеннеди».
Нельсон положил записку на тумбочку и улыбнулся. Ведь как кипятился Кеннеди, как доказывал, что забастовка ни к чему. А дошло до дела — не захотел оставаться со штрейкбрехерами, стоял со всеми в пикетах, дрался с полицейскими. И тоже попал в больницу, а теперь, может статься, пойдет под суд и даже в тюрьму. У Нельсона потеплело на душе при мысли об этом человеке. Он снова взглянул на соседа и сказал:
— Все эти три дня мы с тобой были рядом. Не пора ли нам познакомиться?
— Купер, Фредерик Купер, — сказал тот, протягивая ему руку.
Нельсон крепко пожал ее.
— Кнут Нельсон. Считаю за честь знакомство с тобой.
— Хотелось бы верить, что мы дрались недаром, — задумчиво проговорил Купер. — Скажи, ты в самом деле считаешь, что мы сделали нужное дело? Ты уверен, что где-то в другой стране таким же рабочим парням, как мы, от этого будет хоть какая-то польза?
— Трудно сказать, по крайней мере сейчас, — ответил Нельсон. — Вообще же любая борьба — и большая и малая — всегда приносит пользу. У нас была ясная цель — помешать им отправить оружие врагам русской революции. Мы считали, что будет преступлением, если это оружие достанется белым генералам. Имей в виду, если русская революция будет задушена, всякая борьба за свободу застопорится на много лет. Вот почему всем нам очень важно, чтобы русский народ победил! И если мы хоть немного помогли ему, задержав «Сокол» на трое суток, — что ж, может, будущие историки сочтут, что и мы внесли свой вклад в общее дело. Но я и так уверен, что русский народ победит и укажет всему человечеству путь к новой жизни, к миру и братству.
■
Весь вечер штрейкбрехеры грузили «Сокол». Полицейские не покидали судно, они торчали в машинном отделении, на капитанском мостике и на трапе, толклись на причале.
В шесть часов утра люки были задраены, грузовые стрелы подняты, такелаж закреплен. Полиция сошла на берег, трап убрали. Проревел гудок, и «Сокол» отделился от причальной стенки.
В машинное отделение была дана команда «полный вперед!». Судно выходило в море.
Стоя на мостике, капитан Бивер и старший помощник Сандерс смотрели назад, на исчезающий вдали Сан-Франциско.
— Признаться, я уже думал, что мы вообще не выйдем, — сказал помощник.
Капитан помолчал. В лицо ему дул прохладный океанский ветер, он снова чувствовал себя хозяином на судне. Потом, повернувшись к помощнику, проговорил:
— Мы опаздываем самое малое — на трое суток. Надо любой ценой наверстать эти семьдесят два часа. Делайте все, что можно. И давайте молить бога, чтобы нам прийти туда не слишком поздно, — иначе плохо наше дело.
Глава восьмая
На следующее утро Бивер поднялся чуть свет. Помощник, стоявший на мостике, удивился, завидев капитана в такую рань.
— Не понимаю, почему мы так ползем, — сказал капитан. — Какой ход?
— Я проверял три часа назад, сэр. Тогда мы делали двенадцать с половиной узлов.
— Двенадцать с половиной? — возмутился капитан. — Это почему? Так мы вовек не дотащимся!
— Я спрашивал механика. Говорит — у него с котлами не ладится.
Капитан прошел в рулевую рубку и стал звонить в машинное отделение.
Подошел старший механик.
— Что за чертовщина у вас там происходит? — закричал капитан. — Как же мы наверстаем потерянные трое суток? По вашей милости мы еле ползем.
— Да все новички проклятые! — сердито ответил Бьюкенен. — Понятия не имеют, как к котлу подойти.
— А вы их научите! Надо, чтобы было полных пятнадцать узлов. Вы меня слышите?
— Не глухой!
На палубе картина тоже была нерадостная. Боцман Гендерсон направился к третьему люку, где он поставил трех матросов сбивать ржавчину с палубы. Подойдя к ним, он увидел, что работает только один — Мартин, а двое других — дюжий швед по имени Гуннар и звероподобный верзила по кличке Чернявый — растянулись на палубе, заложив под голову могучие лапищи, и болтают.
— Что это вам, воскресный пикник? — заорал боцман. — А ну, беритесь за молотки!
Гуннар посмотрел на него снизу вверх, жмурясь от яркого солнца.
— Если будем стучать, еще продырявим вашу ржавую посудину.
— И потопим ее, — добавил Чернявый. — И ты так и не дослужишься до помощника капитана!
— Слушайте, лодыри, если еще замечу, что работает он один, а вы волыните, — отведу вас к капитану.
Но Гуннар и ухом не повел: он вообще не испытывал трепета перед начальством.
— Да кто тебя боится, мелочь пузатая?
Боцман предпочел пропустить эти слова мимо ушей и уйти от греха.
— Вот балда, решил, что мы действительно сюда работать пришли! — засмеялся Гуннар. — С ума сошел! Больно надо мне вылизывать ваш пароход!
Мартин работал, не обращая на них внимания, но тут они взялись и за него.
— Эй, матрос, — начал Гуннар, — ты что, не слышал: я сказал, мы сюда не работать пришли.
— Чего же ты? Решил нам всю музыку испортить? — подхватил Чернявый.
— Я дело делаю, — спокойно ответил Мартин.
— Так вот, имей в виду, мозгляк, — сказал Гуннар. — Мы свое дело сделали. Уже сделали, понимаешь? Нас просили сорвать забастовку, и мы ее сорвали, А теперь требуем награды. Знаешь, какой награды, мозгляк? Ну-ка, скажи ему, Чернявый.
Тот поднялся во весь рост, отшвырнул молоток.
— А вот какой: весь рейс сидеть и отдыхать, как пассажиры, верно, Гуннар?
— Вот именно как пассажиры. Как пассажиры первого класса.
Оба захохотали и двинулись в столовую команды. Мартин негодовал. Если бы не рост и могучие кулаки, разве посмели бы они оскорблять людей? Но Мартин был не из храбрых и понимал, что в случае драки они его превратят в котлету. Только такой силач, как Паппас, мог бы справиться с этими скотами.
Ужин в тот вечер сильно запоздал. Оба кока весь день препирались по поводу того, как распределить между собой обязанности; штрейкбрехер, нанявшийся старшим, был по профессии вовсе не кок, а лесоруб и считал своей единственной задачей стоять над душой у помощника и приказывать. Под конец они кое-как договорились, но команда, прождав ужина целый час, подняла бучу.
Напротив Мартина за длинным столом оказался Гуннар. Новый стюард Ник — маленький, похожий на мышонка, — разносил миски с вареным мясом, единственным блюдом, которое успели приготовить. Ник поставил миску перед Мартином, и тот принялся за еду.
— Эй, крыса, — крикнул Гуннар стюарду, — почему подал этому мозгляку раньше меня?
Мартин, не обращая внимания на грубую выходку, продолжал есть. Тогда Гуннар набросился на него:
— Что это ты все молчишь? Не нравимся мы тебе? Так ведь ты такой же штрейкбрехер, как и мы. Чего
