О, в уме ему никак нельзя было отказать! Он проводил свою политику тонко. Он понимал, что всякие крутые меры против народа, который не раз и не два подымался против насильственной и быстрой латинизации с оружием в руках, могут вызвать снова народные волнения и ускорить процесс революционного брожения в Галиции. Гибкий же, осторожный метод осуществления планов Ватикана казался кой-кому либерализмом Шептицкого, его «симпатиями к православию» и только лил воду на мельницу митрополита.
Сидя в своем уютном кресле-троне, он перечитывал «Анти-Дюринг», «Диалектику природы» и «Капитал». Читал для того, чтобы, зная основы научного социализма, всеми силами своего разветвленного церковного аппарата бороться против ненавистного ему с детства, «опасного» учения, все больше и больше проникавшего в города и села Западной Украины и поднимавшего народ на единственно правильный путь прямой борьбы с захватчиками.
«Осторога Его Эксцеленции, высокопреосвященного митрополита Кир Андрея Шептицкого перед угрозой коммунизма», опубликованная в 1936 году, начинается словами: «Кто помогает коммунистам в их работе, даже чисто политической, предает церковь!»
Трудящиеся всего мира в тот год объединяются для отпора фашистской коричневой чумы. Призывы Народного фронта звучат во всем мире, а в Западной Украине первый покровитель украинских фашистов Шептицкий в своем «Предостережении» утверждает: «Наступила минута, когда надо беспрестанно напоминать, что народный, или людовый, фронт является противонародным»...
Но обстоятельства времени все же требуют от Шептицкого, чтобы он разъяснил пастве в своей «Остороге», которую читает с амвонов целая армия его черных воронов вдлинных реверендах: а чем же все-таки является фашизм, против которого зовут выступать угнетенных всего мира коммунисты? И вот тогда голос Шептицкого сразу приобретает вкрадчивое, бархатное звучание. Оказывается, словом «фашизм» коммунисты называют «народные партии, всех националистов во всех странах».
Это писал и говорил старый немецкий агент граф Шеп-тицкий в то самое время, когда с безоблачного неба Испании «хейнкели» и «савойи» со свастиками на фюзеляжах обрушивали смертоносный груз бомб на Гернику, на Мадрид, на другие города католической Испании, убивая сотни испанских женщин и детей!
Это вещал Шептицкий, когда папа римский, его повелитель, благословлял берсальеров Муссолини, чтобы те шли убивать и травить газами христиан Абиссинии!
Это писал и говорил, требуя, чтобы его слова, изложенные в брошюрках библиотеки «Свет солнца и любви», распространялись в народе, граф Шептицкий в тот самый год. когда хорошо известный советской разведке гитлеровский шпион Отто Абец организовывал широко разветвленную «пятую колонну» во Франции, покупал оптом и в розницу целые кабинеты будущих коллаборационистов министров-католиков. Немецкий агент Шептицкий обм.а-нывал народ, призывал его к ненависти против Советской власти и «красной Москвы» в то самое время, как у него по соседству ревностные католики в синих мундирах польской полиции и агенты дефензивы забивали насмерть в лагере Береза Картусская борцов с фашизмом, лучших сынов украинского и польского народов...
Это писал и говорил Андрей Шептицкий, тот самый «князь церкви» и «украинский Моисей», который семью годами позже, уже после сталинградского разгрома немцев, в 1943 году, все еще надеялся на победу фашизма и писал: «Ближайшее весеннее наступление немецкой армии нанесет последний и окончательный, смертельный удар Красной Армии»...
Не успели гитлеровцы 30 июня 1941 года ворваться во Львов, как в соборе святого Юра был отслужен торжественный молебен в честь немецкой армии. Целая стая приближенных к Шептицкому греко-униатских священников, надрываясь от усердия, пела «многая лета» палачам украинского народа — немецким фашистам. Сам митрополит Андрей Шептицкий обратился со словами нежнейшего приветствия к гитлеровской армии и Адольфу Гитлеру, оправдывая тем самым свою репутацию давнего немецкого агента...
Все это промелькнуло в моей памяти, пока я вез больного старика.
Но какое отношение имел владыка к трагедии бедняги и за что тот назвал владыку убийцей?
ЗА МОНАСТЫРСКОЙ СТЕНОЙ
Не задавая лишних вопросов о горе, постигшем человека, я счел своим долгом проводить его домой, до постели. Пусть убедится в гуманизме людей, прибывших с Востока. Пусть поймет, что мы отнюдь не «рогатые антихристы», какими долгие годы старалась представить нас буржуазная пропаганда, а затем гитлеровские захватчики. С другой стороны, я был заинтригован профессионально, так как мне, в числе других членов комиссии, приходилось с первых дней появления на этой древней земле расследовать гитлеровские преступления. Тайна, за которой таилось большое человеческое горе, естественно, заинтересовала меня.
К моему удивлению, фиакр остановился не у жилого дома, а у монастырского здания, возвышающегося на бугре и огороженного массивной крепостной стеной. Прикосновением пальца старик остановил возницу перед высокой колокольней странной четырехугольной формы. С двух сторон, с улицы ко входу в колокольню и еще выше, на погост вели выщербленные каменные ступеньки древней лестницы. У подножия, в нише, серела статуя коленопреклоненного святого — патрона церкви и здешнего монастыря святого Онуфрия. В начале прошлого века не раз эту статую утаскивали по ночам на окраину города пьяные львовские босяки, или «батяры». Перенесение святого на природу было их любимой забавой.
— За этой вот оградой упокоился много лет назад ваш земляк, тоже прибывший сюда с Востока, первопечатник Руси Иван Федоров,— сказал старик.— А сейчас я попрошу вас, любезный, коль вы были так сострадательны ко мне, подняться во двор и зайти направо в келью двадцать один. Там должен быть приютивший меня отец Касьян. Скажите ему, что я здесь, и попросите сойти. Если же нет его дома, поедем дальше.
Признаться, слово «отец» несколько меня насторожило. Когда же, найдя нужную келью, я застал в ней высокого священника в сутане и целлулоидном белом воротничке, облегавшем его загорелую шею, моя настороженность усилилась еще больше.
«Вот те и на! — подумал я.— Решил помочь старому человеку, а попал в гнездо церковников. Этого еще не хватало!»
Отец Касьян принял меня очень любезно и, когда я объяснил ему, что привело меня сюда, заторопился, сказав, что он сам приведет сюда «отца Теодозия».
— Позвольте, но я не расплатился с извозчиком! — сказал я.
— Ну, это пустяки,— отмахнулся священник.— Вы нам оказали неоценимую услугу! — И он быстро вышел, оставив меня одного в келье с низкими сводчатыми потолками.
Отец Касьян говорил по-русски без всякого акцента. чисто и даже несколько старомодно. Это было большой редкостью в этих краях, особенно для служителей униатской церкви, к которым, судя по облачению, принадлежал и хозяин кельи. Разглядывая ее неприхотливое убранство и столик с последними номерами львовской газеты «Вільна Україна», я сделал вывод, что обитатели кельи интересуются текущей политической жизнью.
К работе в комиссии по расследованию гитлеровских злодеяний, совершенных в западных областях Украины, нам приходилось привлекать и служителей церквей. Фраза же: «Хоронят убийцу», услышанная мною от старика, особенно заинтересовала меня.
Старик в панаме еще пошатывался, когда отец Касьян ввел его под руку в келью. Священник сразу уложил старика на узкую коечку под окном и принялся расшнуровывать стоптанные, запыленные башмаки с тупыми носами.
— Вот спасибо, вот спасибо, отец Касьян,— тихо приговаривал старик.— Молодой человек проявил столько христианского милосердия и доставил меня сюда. Случись иное — больница бы меня убила. После всего, что произошло, не выдержал бы я ее!
Тем временем отец Касьян достал из шкафика, прибитого к стене, лафитничек из малинового стекла с гранеными боками, наполненный какой-то жидкостью, и поставил на столе две рюмки.
