ярком свете. Гудение становилось все громче и громче, и, пятясь назад к двери, я закрыл ладонями уши. Прозвучал повторившийся эхом щелчок, и свет погас. Множество глаз безотрывно смотрели на меня, сверкая в темноте. Кожа детей отражала достаточно света, чтобы я заметил, как все они — одновременно — потянули ко мне руки.
Что-то коснулось моей лодыжки, и я взвизгнул, как девчонка.
От гудения чуть не трескалась голова.
Впившись ногтями в руку, Ева потащила меня к выходу:
— Да заткнись же ты!
Я удержался и не произнес ни звука, пока мы не вышли в коридор. Гудение снова превратилось в умеренный шум.
Отдышавшись, она повернулась ко мне:
— Разве я не просила тебя молчать?
— Нет, не просили! — У меня дрожали руки, и, чтобы не упасть, мне пришлось опереться о стену. — Вы спрашивали: легко ли меня напугать? Лучше бы предупредили, прежде чем показывать такое…
Трясущимся пальцем я указал в сторону двери, боясь, что она откроется и оттуда, протягивая ко мне руки, станут один за другим выскакивать дети.
— Это место… Черт возьми, что это за место?
— Теплица.
Теплица. Не здесь ли Лейла жила до «Тихой гавани», не отсюда ли обрывки ее воспоминаний?
Колени подогнулись, я сполз по стенке вниз и уронил голову на руки. Представив ее там, среди детей, я не мог ни дышать, ни думать. Но мне нужно было знать. Знать все.
— Кто они?
Взмахнув руками, Ева ответила:
— Будущее рода человеческого. По сути, они спасают мир.
— Как вы можете говорить такое? — Вспомнились разом повернувшиеся в мою сторону лица, темные, пустые и одновременно злобные глаза. — Они не люди.
Не могли они быть людьми.
— Они такие же люди, как и мы. Но, в отличие от нас, усовершенствованные. Это поможет им справиться с катастрофами, в которых от нас с тобой останется лишь пыль.
— Как вы посмели сделать такое с Лейлой? Она же ваша дочь! Как вы посмели?
— Посмела что? Сделать все возможное, чтобы она выжила в условиях, при которых погибнет все человечество?
— Нет. — Я схватился за виски и зажмурил глаза, пытаясь сформулировать мысль. — Как вы заставили ее пройти через такое?
Ева покачала головой:
— Ты не понимаешь. — И, махнув рукой на закрытую дверь, добавила: — Это лишь внешняя сторона. Ты понятия не имеешь, что происходит на самом деле.
— Вот именно, понятия не имею. — Я встал. — Возможно и так, я не понимаю, что происходит, но выглядит это полным кошмаром. Сколько там детей?
— Прибереги свои вопросы для Садовника.
— Да ладно! Садовник — это вы. Поэтому Лейла так напугалась, услышав историю про зайчонка. Ее собственная мать и есть Садовник.
Ева потерла шею и взглянула на меня. Выражение ее лица стало другим: она больше не оправдывалась.
— Я не Садовник.
— Так докажите!
— Отлично. — Она пошла было обратно, но я стоял как вкопанный. Не оглядываясь, она произнесла: — Пойдем, сам увидишь.
Взглянув на двойную дверь, я содрогнулся и побежал догонять Еву. На обратном пути к зеленой комнате она неожиданно свернула налево там, где, по моим расчетам, нужно было идти направо, и я запутался в ориентирах.
— Что за освещение в теплице?
— В точности воссозданный солнечный свет.
— Лица как будто сверкали.
Ева остановилась перед дверью:
— Одежда закрывает все, кроме лиц и кистей рук, для них мы используем защитный экран из кристаллов карбоната кальция. Ультрафиолетовые и инфракрасные лучи преломляются, остальные — те, что необходимы для фотосинтеза, — нет. Похожие экраны применяют в Австралии для плодовых культур, которые портятся от прямого воздействия солнца. Если они пройдут испытания в США, то станут для «Тро-Дин» хорошо продаваемым товаром.
Мило! Прежде чем использовать оборудование для растений, ставят опыты на людях.
— Смекалки вам не занимать.
Она взялась за серебристую дверную ручку:
— Вот мы и пришли. Садовник тебя ждет.
Возможно, я ошибался в своих прежних догадках и Ева была лишь тем, кем представилась. Ассистенткой. Но к тому времени мне надоели хождения вокруг да около. Я хотел получить ответы, какими бы ужасающими они ни были.
— Он опять будет за зеркалом?
— Нет, ты встретишься с ним лицом к лицу. — Ева слегка наклонила голову. — Лично я считаю, что ты пока не готов. Однако решать не мне. — И, быстро повернув ручку, она открыла дверь.
Пусть сердце мое и колотилось как бешеное, вздернув подбородок, я решительно вошел в комнату, ничем не примечательную, похожую на обычную приемную. У одной стены стоял красный диван, другую стену сверху донизу покрывала роспись. В комнате была еще одна дверь, но я не знал, нужно ли мне идти дальше.
Решив дождаться указаний, я принялся рассматривать стенную роспись.
На белом коне с дикими глазами и растрепанной гривой сидел всадник с золотой короной, держа лук с натянутой тетивой. Второй всадник — с мечом — сидел на таком же необъезженном коне, только рыжем. Третий скакун был вороной — голова опущена, ноздри раздуты, — а всадник держал нечто похожее на весы. Последний конь — бледный, с зеленоватым оттенком, — в отличие от своих разъяренных собратьев, казался спокойным, и восседал на нем седок в белом саване с обыкновенной палкой.
Но взволновала меня не эта часть картины.
Под конскими копытами были изображены горы тел. Некоторые люди, еще живые, тянули вверх руки: отгоняли лошадей или просили о помощи — точно не скажу. На лицах всадников читалось: помощи никто не дождется. За их спинами восходило зловещее красное солнце.
Прозвенел звонок, и от неожиданности я подпрыгнул.
Автоматическая дверь неспешно открылась. Я понял, что мне туда. Еще раз взглянув на расписанную стену, я подошел к двери и на мгновение придержал ее. Рука дрожала, сердце учащенно билось.
Как бы мне ни хотелось получить ответы, пришлось собраться с духом, чтобы перешагнуть через порог.
Первое, что бросилось в глаза, — подиум, высотой фута два, во всю ширину комнаты. На нем массивный письменный стол, за столом — мужчина в белой рубашке. Его кожа была темнее моей, как и коротко стриженные волосы. Виски слегка тронула седина. Большие выразительные глаза и тонкие черты лица делали его красивым.
Занавешенное окно у него за спиной, скорее всего, выходило в зеленую комнату с книгами — я был почти уверен в этом.
Сидящий за столом мужчина смотрел на меня. Не просто смотрел, а разглядывал, изучал; его глаза были так напряжены, что на лбу образовались морщинки. Он словно старался запомнить меня.
Мне показалось, он разглядывает шрам, и я невольно прикрыл щеку рукой.
— Добро пожаловать. Меня зовут Соломон.
