вами.
Однако тон, каким были произнесены эти слова, говорил: «Прикажите мне уехать, и я уеду».
О священная дружба, священная цепь, способная связать королеву и служанку неразрывными узами! О священная дружба, которой приносится больше жертв, чем любви и честолюбию, этим благородным болезням сердца человеческого. Королева разом разбила алтарь, возведенный ею в собственном сердце; одного-единственного взгляда ей достало, чтобы увидеть то, чего она не могла разглядеть в течение десяти лет: холодности и расчетливости; пусть оба порока были простительны, объяснимы, быть может, даже законны, но разве может измена того, кто предал свою любовь, казаться простительной, объяснимой, законной тому, кто еще любит?
Мария-Антуанетта отомстила за причиненную ей муку лишь холодным взглядом, которым смерила свою подругу с ног до головы.
– Так вот каково ваше мнение, герцогиня Диана! – сказала она, прижимая руку к груди и дрожа, как в лихорадке.
– Увы, сударыня, – отвечала та, – я слушаюсь не своих желаний, но велений судьбы.
– Разумеется, герцогиня, – отвечала Мария-Антуанетта. – А вы, графиня? – обратилась она к графине Жюль.
У той по щеке скатилась слеза – знак раскаяния, сжигающего ее душу, – но это усилие отняло у нее последние силы.
– Прекрасно, – сказала королева, – прекрасно. Мне отрадно видеть, как сильно я любима. Благодарю вас, графиня; конечно, здесь вам грозят опасности; конечно, ярость черни не знает предела; конечно, вы обе правы, а я – сумасбродка. Вы хотите остаться, вы жертвуете собой – я этой жертвы не принимаю.
Графиня Жюль подняла на королеву свои прекрасные глаза. Но вместо того чтобы прочесть в них изъявление дружеской преданности, королева прочла в них смятение перепуганной женщины.
– Итак, вы, герцогиня, решились уехать? – спросила королева, подчеркнув голосом слово «вы».
– Да, ваше величество.
– Вы, разумеется, направитесь в какое-нибудь из ваших дальних поместий.., самых дальних?..
– Сударыня, для того, кто решился уехать, решился покинуть вас, пятьдесят миль такое же огромное расстояние, как и сто пятьдесят.
– Так, значит, вы едете за границу?
– Увы! Да, сударыня.
Сердце королевы разрывалось от боли, но она не выдала своей муки ни единым вздохом.
– Куда же вы направитесь?
– На берега Рейна, сударыня.
– Прекрасно. Вы говорите по-немецки, графиня, – произнесла королева с неизъяснимой печалью, – уроки вы брали у меня. Что ж, дружба королевы принесла вам хоть какую-нибудь пользу: я рада. Я не хочу разлучать вас с вашими родными, дорогая графиня. Вы хотите остаться, и я ценю это желание. Но я боюсь за вас и хочу, чтобы вы уехали; больше того, я этого требую.
Тут королева замолчала; волнение сдавило ей горло, и как ни мужественно она держалась, ей, возможно, недостало бы сил сохранить видимость спокойствия, если бы до ее слуха не донесся голос короля, не принимавшего никакого участия в только что описанной сцене.
Его величество как раз приступил к десерту.
– Сударыня, – обратился король к своей супруге, – вас кто-то спрашивает.
– И все же, ваше величество, – воскликнула королева, отбросив прочь все остальные тревоги и помышляя лишь о спасении короны, – вам следует отдать приказы. Взгляните, в моем кабинете ждут вашего слова именно те трое, кто вам нужен: господин де Ламбеск, господин де Безанваль и господин де Брой. Приказывайте, ваше величество, приказывайте!
Король поднял на нее отяжелевший, нерешительный взгляд.
– Как вы обо всем этом думаете, господин де Брой? – спросил он.
– Ваше величество, – отвечал старый маршал, – если вы удалите войска из Парижа, люди скажут, что парижане разбили вас. Но если вы их там оставите, им придется разбить парижан.
– Прекрасно сказано! – вскричала королева, пожав маршалу руку.
Со своей стороны принц де Ламбеск только покачал головой.
– И что же вы мне предлагаете? – спросил король.
– Скомандовать: вперед! – отвечал старый маршал.
– Да… Вперед! – повторила королева.
– Ну что ж, раз вам так этого хочется: вперед!
В эту минуту королеве принесли записку, гласившую:
«Именем Неба! Сударыня, не принимайте поспешных решений! Я жду свидания с вашим величеством». «Это его почерк!» – прошептала королева. Обернувшись к камеристке, доставившей записку, она спросила: «Господин де Шарни ждет меня?»
– Он прискакал весь в пыли и, кажется, даже в крови.
– Минуточку, господа, – сказала королева г-ну де Безанвалю и г-ну де Брою, – подождите меня здесь, я скоро вернусь.
И она торопливо вышла из комнаты.
Король даже не повернул головы.
Глава 27.
ОЛИВЬЕ ДЕ ШАРНИ
Войдя в свой будуар, королева застала там автора записки, которую только что получила.
То был мужчина лет тридцати пяти, высокий, с лицом мужественным и решительным; серо-голубые глаза, живые и зоркие, как у орла, прямой нос, волевой подбородок сообщали его лицу воинственность, оттеняемую изяществом, с каким он носил мундир лейтенанта личной охраны короля.
Батистовые манжеты его были смяты и порваны, а руки слегка дрожали. Погнутая шпага плохо входила в ножны.
В ожидании королевы ее гость быстро мерял шагами будуар, что-то лихорадочно обдумывая.
Мария-Антуанетта направилась прямо к нему.
– Господин де Шарни! – воскликнула она. – Господин де Шарни, вас ли я вижу?
Тот, к кому она обращалась, низко поклонился, как требовал этикет; королева знаком приказала камеристке удалиться.
Лишь только за ней закрылась дверь, королева, с силой схватив г-на де Шарни за руку, спросила:
– Граф, зачем вы здесь?
– Я полагал, государыня, что быть здесь – мой долг, – отвечал граф.
– О нет, ваш долг – бежать из Версаля, поступать так, как полагается, повиноваться мне, одним словом, брать пример со всех моих друзей, тревожащихся за мою судьбу; ваш
