— В шкафу Бенедикта нет места.
— Да, его гардероб хорошо подобран, — самодовольно сказала Нора.
— Но в желтую куртку он уже просто не влезет.
— Это была его любимая вещь! Рано или поздно мода возвращается.
Что мне оставалось делать? Фрау Виндрих рассчитывала, что я сама разберусь со своими вещами. Я опять поднялась наверх… и прокралась к двери в комнату Меди. Там наверняка тоже есть шкаф. Осторожно, чтобы не услышала Нора, я нажала на ручку. Заперто. Что это значит? Хорошо, немного подожду.
Я занялась осмотром ванной. Она была размером с комнату Бенедикта. Каменный пол на кухне, не облицованная кафелем ванна с облупившейся эмалью, огромная колонка. На сером лакированном деревянном столике аккуратно в ряд стояли бритва Бенедикта, его лосьон после бритья, зубная щетка, щетка для волос, несессер. Туалетные принадлежности Норы были так же аккуратно выставлены на стеклянной полочке над маленькой раковиной.
«Увлажняющий лосьон с широким диапазоном действия» и губная помада в вычурном золотом футляре от Елены Рубинштейн были скорее всего подарками на День матери от Бенедикта или Меди и ни разу не применялись по назначению. Я открыла еще одну помаду: использована почти до основания. Подарю ей новую, на день внебрачной свекрови.
Больше ничего примечательного не было: на кухонном стуле желтоватого цвета яичной скорлупы — четыре махровых полотенца, колючих даже на вид. Под стулом — большая бутыль хвойной пены для ванн. В углу — стиральная машина, а справа на стене — репродукция Энгра, изображающая купальщицу. Выбрано со смыслом. Бумага за долгие годы вспучилась от пара, и обнаженная красавица была вся в пузырях. Пожелтевший лак, покрывавший репродукцию, потрескался у нее на спине, словно у красавицы был солнечный ожог. Я невольно рассмеялась. Время остановилось в этом доме лет двадцать с гаком тому назад — вскоре после рождения Бенедикта.
Я пошла вниз. Нора резала на кухне помидоры.
— Нора, как можно попасть в сад?
— Через бывшую игровую комнату. — Она пошла со мной, чтобы показать дорогу. Бывшая игровая была чем-то вроде зимнего сада — застекленная пристройка площадью метров семь. В центре стояла трехногая подставка для цветов из гнутого бамбука. На различной высоте были укреплены деревянные полочки для цветочных горшков. От цветов остались лишь пластиковые кружевные салфеточки. У стены древний диван с прямой спинкой, сделанный явно в начале века, обивка — предположительно из второй половины двадцатого столетия. Кроме того, здесь стояли стопки цветочных горшков и поставленные друг на друга ящики для фруктов. Еще деревянный стол того же цвета, что и стул в ванной. Все окна — в пыли и паутине.
— Просто рай для детей, — с гордостью произнесла Нора.
Это уж точно. Весь этот дом был настоящим раем для любого дизайнера по интерьеру. Сколько возможностей! Чем уродливее и запущенней помещение, тем богаче поле деятельности.
Из игровой комнаты три ступеньки вели в сад метров десяти в ширину и двадцати — в длину. Перед окном гостиной был забетонирован маленький клочок, на котором стояли три серо-зеленых садовых стула и круглый столик с продавленной жестяной столешницей. Выглядело все это довольно живописно и напоминало запущенное французское бистро. Лишь елка перед домом смотрелась абсолютно по-немецки. Я нахожу, что в этих елках, которые в нужный момент превращаются в рождественские деревья, есть что-то от мещанской расчетливости комбайна.
Слева, вдоль забора, росли помидоры. Сзади, там, где сад граничил со следующим участком, помидоров было еще больше. Еще я разглядела там зелень, фасоль и салат. Два фруктовых дерева — с маленькими зелеными грушами и со сливами. За ними виднелись какие-то низкорослые овощи. Перед импровизированной забетонированной террасой были посажены цветы из породы долгоиграющих: львиный зев, оранжевые ноготки и какая-то лиловая трава.
— Бенедикт в детстве хотел, чтобы повсюду росли помидоры, — подала голос Нора, — а Меди предпочитала цветы. Мне приходилось искать компромисс.
Я предпочла бы, чтобы повсюду были цветы. Красивые цветы. Перед моим внутренним творческим взором возникло яркое многоцветье, как на картинах импрессионистов. А может, лучше только белые и синие цветы? Фасоль можно было бы оставить как естественную зеленую изгородь между нашим и соседним участком. А рядом посадить вьющийся клематис с голубыми и белыми цветочками. Почему бы не разместить между грядками с салатом пышные кустики маргариток? Синие гортензии смотрятся тоже очень декоративно, подумала я при виде трех скучных смородиновых кустов. Почему бы не сажать вперемежку овощи и цветы? Чередовать розы и брюссельскую капусту? Или розы в гуще помидоров? Если уж Бенедикту так милы помидоры…
— Жаль, что Бенедикт не может с нами обедать, он так любит, когда я накрываю на свежем воздухе, — сказала Нора. Она пошла в дом и вернулась с кухонной клеенкой в коричнево-оранжево-белую клетку, которой покрыла садовый столик. Теперь это напоминало не занюханное бистро, а занюханную пивную. Ну да ладно.
Потом она продемонстрировала мне посуду в буфете и милостиво разрешила отнести ее на столик. Фарфор был не пятидесятых годов, как вся остальная обстановка, а приблизительно сороковых, кремовый с коричневыми уголками, похожими на ступеньки. Абстрактный цветочек на каждой ступеньке склонялся то вправо, то влево. Зато так называемое серебро, тоже хранящееся в буфете в гостиной, оказалось довольно современными приборами из нержавейки с коричневыми пластмассовыми ручками под дерево с прожилками. Может, мой белый сервиз покажется Норе слишком незамысловатым? А изящные посеребренные, полученные в приданое столовые приборы с витыми ручками — недостаточно современными?
— У меня всегда есть десерт, даже когда детей нет дома, — крикнула она из кухни.
У нее была даже закуска — салат из помидоров. Основным блюдом был густой суп-пюре из фасоли, гороха и помидоров, в который она порезала пару сосисок.
— На следующей неделе, когда кончатся каникулы, я буду опять обедать в кафе с Меди. На каникулы и во время ее отъездов я каждое воскресенье готовлю овощной суп-пюре, замораживаю порции, и всю неделю у меня свежий суп. Не надо возиться.
Мне показалось замечательным, что Нора так просто относится к готовке. Сама я тоже не люблю готовить, да и, честно говоря, не умею. Это у меня, наверное, от матери. Раньше мы всегда обедали с Бенедиктом в студенческой столовой. Или ходили вечером в любимую пиццерию. Наше кулинарное искусство ограничивалось «спагетти карбонара», «спагетти матричиана» и всеми другими вариациями спагетти, которые делаются с помощью готового соуса. Еще мы умеем готовить яичницу и картошку в мундире, все остальное покупалось в виде готовых блюд или полуфабрикатов. У нашего мясника мы брали панированные шницели и маринованные антрекоты. Это было очень удобно, рассказала я Норе.
— Бенедикт будет в восторге, что сможет полакомиться наконец свежими овощами с собственного огорода, — заметила Нора. — Хотя бы по воскресеньям вернется к любимой домашней кухне своего детства.
Да, я тоже люблю домашнюю пищу.
Нора принесла десерт: консервированный компот из груш, разумеется, из собственного сада. Потом сходила за настойкой из мелиссы для себя.
— Если хочешь, после мытья посуды я покажу тебе фотографии детей.
Ну конечно. Пока я мыла и вытирала, расставляла фарфор и убирала ложки с вилками в буфет в гостиной, Нора протерла клеенку и принесла целую гору потрепанных фотоальбомов из темно-коричневого картона с тиснением под крокодиловую кожу. Она взяла самый замусоленный:
— Здесь карточки Бенедикта, они тебя, конечно, интересуют больше всего.
Я с энтузиазмом кивнула. На первой странице был приклеен ослепительно белокурый локон, обвитый голубым мулине. Улыбающегося младенца рядом с этой реликвией ни с кем нельзя было спутать! Мой Бенедикт!
— Какой миленький! — восторженно воскликнула я.
— Он был самым красивым ребенком, — заметила Нора, и я охотно с ней согласилась. На следующей
