что на диван-кровати Элизабет он чувствовал себя довольно привычно. На вопрос, чем он сейчас занимается, Петер ответил:
— Я стал складским рабочим.
— Складским рабочим?
— Я помогаю в хозяйственном магазине своей матери, упаковываю пакеты и сортирую товары на складе.
— Ну что, хочешь посмотреть на сюрприз? — прервала Элизабет мои сочувственные размышления о Петере.
— Я думала, что Петер и есть твой сюрприз?
Элизабет сняла тонкий платок с черного пьедестала в углу и нажала на выключатель. Там стоял, таинственно освещенный одной из световых инсталляций Петера, наш макет банковского филиала «Фабер — Лейбниц». Все это время я гнала от себя мысли о поруганном макете, хотела забыть то, что, как мне казалось, невозможно было спасти.
— Он стал красивее, чем прежде! — восхитилась я.
— Это точно, — польщенно согласилась Элизабет, — теперь у меня есть опыт.
Все было как раньше, только лучше: расписанные от руки обои смотрелись еще объемнее, тени на полу еще отчетливее. На стене кассового зала я обнаружила нечто новое: картину в золотой раме размером со спичечный коробок.
— На этой стене было всего лишь маленькое пятнышко от сока, вот я и повесила на него картину.
Я вгляделась в мини-репродукцию: белокурый герой восседал на мертвом драконе. Дракон был о двух головах.
— Как воспоминание о твоей сестре и Сольвейг, — пояснила Элизабет.
Потом она продемонстрировала фотографии, которые сделала своим новым макрообъективом. Макет был таким совершенным, что выглядел на снимках как настоящий банковский интерьер прошлого столетия. Это было здорово!
— Я бы ни за что не смогла все это проделать!
— Когда знаешь, что делаешь, всегда получается. Куда приятнее работать целенаправленно, чем блуждать вслепую. Профессионала от дилетанта отличает знание того, что он делает, — авторитетно изрекла Элизабет.
— Но ведь скучно точно знать, что ты делаешь. Пропадает творческая жилка.
— Не думаю. Если я не знаю, что делаю, об этом мне скажут другие. Так лучше я буду делать собственные ошибки, чем прислушиваться к советам, какие ошибки должна совершить. Это что, по-твоему, творчество?
— Я тоже мог бы запросто построить новую модель, — подал голос Петер, влюбленными глазами разглядывая макет. — Я помогал в реставрации.
Мне стало почти завидно.
— А как твоя работа у Хагена и фон Мюллера? — спросила я Элизабет.
— Мне это ничего не дает. Обидно, что ради этого я училась.
— Что-то я не понимаю.
— На прошлой неделе я опять жутко злилась. Приходит такое плешивое дерьмо, ставит свой «порше» перед входом, разглядывает продавщиц, будто пришел в бордель, и начинает заговаривать мне зубы: догадываюсь ли я, как замечательно подходит цвет моих волос к светлому креслу-качалке, и не хочу ли ему кое-что продемонстрировать? Сразу же приползает мой шеф и говорит: «Фрейлейн Лейбниц сделает это с удовольствием!» — и мне пришлось показать этому придурку качалку в действии. Тогда он спрашивает шефа, можно ли мне после окончания работы выпить с ним бокальчик шампанского, на что шеф отвечает: «Фрейлейн Лейбниц сделает это с удовольствием!» Меня вообще никто не спрашивал, словно я вещь или бессловесная тварь.
— Почему он называет тебя «фрейлейн»?
— Он всех так называет. Говорит, это делает его магазин привлекательнее для клиентов. Мы его рекламный ход, утверждает он. И только поэтому он берет на работу дизайнерш по интерьеру: шарм академического образования пользуется у господ спросом.
— Элизабет говорит, что она по профессии «мебельная проститутка», — вставил Петер.
— Словом, мне пришлось поехать с этим плешивым на его поганом «порше» в бистро. Поскольку я сказала, что у меня нет времени, ему пришлось быстренько выложить свои тайные планы: он хотел бы через меня подешевле купить кресло-качалку и еще пару мелочей. Он весьма щедр, заверил он, и от сделки я получила бы пару туфель.
— Пару туфель?
— Ему не понравились туфли Элизабет, — прокомментировал Петер, — господин счел, что такая женщина, как она, должна носить только высокие каблуки.
— А больше он ничего не предложил? Только пару туфель?
— Я ему сухо объяснила, что ежегодно могу покупать со скидкой только на определенную сумму и эта сумма нужна мне для моих собственных нужд. А плешивый говорит: «Такую мебель вы уж никак не можете себе позволить! Или у вас есть богатый друг?» Тогда я пошла в туалет и за столик больше не вернулась.
В этом вся Элизабет!
— Если бы я вернулась, мне бы пришлось выложить восемь с половиной марок. Этот тип наверняка не заплатил бы за шампанское, узнав, что ничего не сможет на мне заработать. Или в качестве компенсации за несостоявшуюся сделку пришлось бы переспать с ним.
— Ты об этом рассказала шефу?
— На следующее утро он сразу меня спросил, остался ли клиент доволен. Когда я сказала, что того типа интересовали только скидки, он ответил, что мне надо было предложить ему наш специальный ассортимент. Мне остается радоваться, что пока меня не заставляют на пробу трахаться с покупателями матрасов. И что меня больше всего разозлило: теперь некоторые мои сотрудницы утверждают, что я сама организовала появление этого дуралея, чтобы показать шефу, как популярна у клиентов.
— Работа — дерьмо, шеф — дерьмо, клиенты — дерьмо, — подвел итог Петер.
— Эти псевдобогачи совсем спятили. Вечная гонка за престижем. Женщины точно такие же. Сначала они с важностью заявляют: «Деньги роли не играют, главное, чтобы мне нравилось», а потом произносят шесть магических слов…
— Какие шесть слов? — меня разбирало любопытство.
— «Сначала-я-должна-спросить-у-мужа». Эти бабы не могут купить даже жалкого подсвечника без того, чтобы не сослаться на того, кто якобы распоряжается их деньгами. Даже если твердо известно, что достаточно зарабатывают сами. И если они действительно приходят снова со своими мнимыми источниками денег, муж наверняка заявляет: «Слишком дорого». Женщины подыскивают мебель для комнат, где проводят больше всего времени: спальни, детской, кухни. Мужчины считают, что все это женская территория и на ней можно экономить. Зато любой супруг, раз в месяц пишущий письмо в общество по разведению мелких домашних животных, обставляет такой кабинет, будто он по крайней мере директор концерна. Тут все — по гамбургскому счету.
— Но у действительно богатых мужчин…
У богатых крохоборство — главная отличительная черта. Расточительные не становятся богатыми. Чем он богаче, тем больше торгуется. Даже о скидке в десятые доли процента. У них всегда есть связи. Иметь связи — значит знать, где можно что-нибудь купить дешевле. Мой шеф без конца повторяет одну и ту же шутку: «Почему мужчины против брака и за связи? Так женщина достается ему дешевле».
Под этими словами мог бы расписаться и мой отец.
— И что ты собираешься теперь делать?
— Я должна выждать еще четыре месяца, а потом смогу уволиться. Тогда мой стаж составит шесть месяцев, и я смогу купить мебель со скидкой. Единственное, что меня интересует в этом магазине, — это стол на двенадцати ножках и стулья из собрания Канвейлера. Потрясающий раздвижной стол с тонюсенькими столешницами. За ним могут разместиться четырнадцать человек. А потом его можно
